| Вопросы православной мемориальной культуры и искусства если и попадали в поле зрения советского искусствознания и культурологи, то это были редчайшие исключения. И это несмотря на то, что мемориальное искусство дореволюционной России – исключительно обширное и ценнейшее художественное и духовное национальное наследие. Множество столичных и провинциальных скульпторов, архитекторов, художников декоративно-прикладного искусства, среди которых такие известнейшие имена, как Мартос, Опекушин, Антокольский, Рерих и ряд других. оставили после себя прекрасные образцы мемориальной пластики и малой архитектуры. Одной из наиболее значительных работ в этой области является иллюстрированная монография, посвященная русской мемориальной скульптуре ХIХ-ХХ веков. С понятной для того (советского) времени осторожностью авторы раскрывают исключительную важность преданного культурно-идеологическому остракизму русского мемориального искусства. Вынужденно сосредоточивая внимание главным образом на художественной значимости скульптурных надгробий, авторы, тем не менее, находят нужные и убедительные слова и форму, чтобы донести до читателя понимание исключительной важности, огромной духовной и нравственной ценности мемориального искусства. Некоторые из их высказываний в сокращенном виде и парафразах хотелось бы привести здесь в качестве своеобразного вступления. «В деле нравственного, духовного и эстетического просвещения и совершенствования воспитания уважения к памяти ушедших занимает далеко не последнее место, ибо это одно из сакральных проявлений глубинного чувства Родины. Вспомним пушкинское: «…любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам». Здесь заложена вечно живая драматическая, а потому особо действенная связь времен и поколений, которая в свою очередь способствует привлечению сознания людей к основным, магистральным этическим проблемам человеческого бытия. Поэтому особо своевременным и необходимым для сегодняшнего исторического момента, отличающегося крайним духовным обнищанием и цинизмом атеистической ментальности, представляется знакомство с мемориальным культурным наследием нашего народа, с его несомненно великим и возвышенным мемориальным искусством. Давно известно, что кладбища говорят не только об умерших. Не менее красноречиво они «высказываются» и о живых, об их духовной культуре, нравственности, их морально-этических и эстетических идеалах. «Памятник всегда рассматривался как своеобразный итог жизненного пути человека Он говорит о вечных моральных ценностях, героике, подвиге, жертвенности, вере и верности, служению обществу, преданности убеждениям». А потому сохранение памятников, защита их от вандализма и равнодушной беспризорности было на Руси моральным долгом, святой обязанностью каждого христианина. Но в контексте тогдашних поистине антагонистических отношений государства и религии эта нравственная норма перестала работать. Вся материальная сфера мемориальной культуры: мемориальная и церковная скульптура, надгробья, погребальные сооружения, ставрографические монументальные произведения (литые, кованые, каменные поклонные, обетованные, погребальные, накупольные кресты) – все это было отнесено к предметам идеологически вредного религиозного культа и по определению было обречено или на уничтожение, или, в лучшем случае, на естественное разрушение. 
Но времена меняются. И сегодня в дошедших до нас многочисленных руинных артефактах начинают видеть достойные изучения произведения искусства, объекты высокой многовековой художественной религиозной и не только религиозной культуры. К сожалению, восемь десятилетий полного небрежения этим наследием привели к разрушению и исчезновению лучшего, что было в этой сфере, и истинную картину приходится воссоздавать по руинным останкам, старым изображениям, отдельным сохранившемся образцам, выявленных в результате многих экспедиций на всей территории Урала, а также привлекая для сравнительного анализа материалы других регионов страны. Говоря о мемориальной культуре, ее материальных носителях – памятниках, надгробных архитектурных сооружениях, кладбищах, частных некрополях, кладбищенских часовнях, а также о ритуалах и обычаях, невозможно обойти стороной главнейшие вопросы, ради которых они и существуют, – это вопросы жизни и смерти, смысла бытия, формах жизни. Физическая смерть отдельного человека – явление не изолированное, это широко воспринимаемый социальный факт, влияющий на эмоциональное, ментальное и морально-нравственное состояние многих людей, так или иначе причастных к жизни умершего. Влияние это может быть весьма значительным и приводить к серьезной переоценки ценностей, изменению целевых установок, уровня притязаний, самой жизненной философии живущих. Все зависит от того, какую роль умерший играл в жизни живущих. Оценка эта может быть приватно-личностная, групповая, общинная и даже общечеловеческая. Свое опосредованное отражение она находит в различных мемориальных акциях: днях траура, церемониях похорон, ее атрибутах, присвоении имени умершего различным объектам (городам, звездам, премиям, географическим объектам и т.д.) и, наконец, способе захоронения, выборе места и его оформлении. Славяне, навсегда избрав способ погребения в землю, оставляли тело покойного не только в неприкосновенном виде, но наделяли его определенными сакральными свойствами, тщательно готовили его к погребению, одевали в чистые одежды, причесывали, обихаживали, украшали цветами, лентами, совершали над ним различные религиозные ритуальные действия: отпевания, ночные бдения, зажигание свечей, чтение молитв и т. д. 
В ХIХ веке Западная Европа воскресила существовавший в Древнем Риме и Античной Греции обряд трупосожжения и устройства колумбариев. Быстрый рост городов, увеличивающаяся плотность населения, боязнь и предотвращение эпидемий, дефицит земли, изменения в общественной ментальности, экономичность – все это привело в конце концов к возрождению кремации.
Россия же, как и много веков назад, по всей стране продолжала строить и «заселять» бесчисленное количество больших и малых кладбищ. Однако уже к началу ХХ века европейские некро-урбанистические проблемы Европы стали проявляться и в ряде крупных русских городов. И в середине 20-х годов в Москве строится первый советский крематорий для сознательных пролетариев с атеистическим мировоззрением. Так в нашей стране на фоне воинствующего атеизма появилась альтернатива христианской концепции обращения с телом покойного. С тех пор минуло почти сто лет. И реалии сегодняшнего времени подтверждают жизнеспособность и перспективность этой альтернативы.
Но вернемся к ключевому моменту: «взаимоотношениям» живых с телом покойного. Тот факт, что и по истечении без малого почти ста «безбожных» лет кремирование в России не достигло даже и 10%, говорит о том, что мы имеем дело с очень мощным консервативным социально-психологическим и ментальным фактором, генезис которого лежит в многовековой христианской погребальной традиции. И сегодня принятие решения о дальнейшей судьбе тела часто наталкивается на серьезные семейные и внесемейные коллизии, особенно при отсутствии прижизненного волеизъявления покойного. Но независимо от того, какой выбор состоялся на первом этапе похоронного процесса – кремация или погребение, следом за ним встает другой вопрос – вопрос выбора места и способа захоронения праха (пепла) или тела, поскольку это является важным смысловым и формально-процедурным моментом похорон. Сегодняшние способы захоронения пепла таковы: помещение урны с прахом в стену колумбария, подзахоронение урны в могилу близкого родственника, отдельное погребение урны в землю и, наконец, развеевание праха над землей или водным пространством. При традиционном захоронении тела в землю месту погребения всегда придавалось важное значение. Достаточно вспомнить, с какой тщательностью у всех народов выбиралось место как для общественных некрополей, так и для одиночных захоронений. Как правило, это были сухие, ландшафтно привлекательные территории с хорошей геологией. У славян это, чаще всего, небольшие возвышенности у опушки леса, пологие холмы. Если же в силу географических условий кладбище располагалось в чистом поле, то с годами оно все равно превращалась в живописную рощу. Не получить покойнику места на кладбище – дело совершенно чрезвычайное. Раньше за кладбищенской оградой хоронили только самоубийц, бродяг, ведьм, людей, преданных проклятию и отлученных от церкви. Погребение «за стеной» считалось посмертным наказанием, вечной отверженностью покойника. На могилах не ставилось ни крестов, ни памятников. Чаще всего они так и «изглаживались» безымянными. Но какой смысл, какое значение имеет то или иное место на кладбище, его топография, что именно оно выражает? Изначально это имело прежде всего родовое (общинное), затем в расширенном прочтении этническое и конфессиональное обоснование и предназначение. 
В принципах формирования кладбищ явно прослеживается социально-культурные составляющие: имущественные, сословные, корпоративные, клановые, конфессиональные и др. На кладбищах складывался свой собственный ценностный «земельный кадастр». На иерархию этих ценностей влияли несколько факторов, таких, как близость могилы к храму (часовне), к главному входу на кладбище, расположение на центральной (титульной) аллее, близость к знаменитым захоронениям, рельеф (возвышенность) и живописность, красивый вид с места захоронения. На кладбищах формируются семейные некрополи, этнические зоны (участки) – еврейские, цыганские, армянские, Возникают целые конфессионально ориентированные кладбища: еврейские, мусульманские, православные. Поскольку иудаизм исповедуют только евреи, то и кладбища, и зоны на кладбищах называются не иудаистскими, а еврейскими. В конце семидесятых годов прошлого века в Екатеринбурге был снесен один из богатейших некрополей города – еврейское кладбище, заложенное еще в середине позапрошлого века. Прекрасный резной мрамор, отличной работы литой и кованый металл – все это, увы, исчезло без следа… Интересно отметить, что в то же самое время крайне запущенное, бедное мусульманское кладбище, находящееся в черте города, продолжает существовать. Последнее время стали выделяться отдельные зоны для захоронения священнослужителей. Так, на одном из самых больших действующих кладбищ Екатеринбурга, Лесном, появился обнесенный высокой кованой оградой епархиальный участок. На его примере можно видеть как выглядит подлинная православная культура погребения. Девяностые годы прошлого и начало нынешнего – это время существенных перемен на кладбищах больших городов. Здесь стали стремительно образовываться так называемые «ВИП-зоны», или так называемые «почетные секции» Здесь хоронят представителей власти, деятелей культуры, деловую элиту, крупных военных и других нерядовых покойников. Но подлинным «эксклюзивом» похоронной культуры девяностых годов стало формирование «почетных аллей» и зон из могил криминальных авторитетов и бесчисленных «героев братвы», павших в разборках между бандитскими группировками. В изумление своей грандиозностью, показной «роскошью», экстравагантным видом, непременно лучшими месторасположениями на кладбищах приводят зоны цыганских захоронений. Человек – единственное живое существо, признающее и понимающее неизбежность смерти. Именно это породило институт завещаний. Однако завещание – это не просто распорядительный документ, это выражение желания влиять на судьбу живущих, присутствовать в ней в виде тех или иных реалий: идей, планов, имущества, целевых установок, морально-нравственных рекомендаций и требований, советов и т.д. В определенном смысле это можно расценивать как стремление быть бессмертными. И эти усилия не бессмысленны и не беспочвенны. Требования похоронить прах в том или другом месте, увековечить место таким-то образом – все это средство влияния на живущих, а стало быть, продолжать присутствовать среди них, в их памяти. Если память считать материальной субстанцией, то, следовательно, и пребывание в ней носит не только идеальный характер. Обычный человек стремится сделать наиболее глубокими первичные социальные связи, характерные для семьи, группы близких людей, родственников, друзей и единомышленников. Естественно, что связи эти двусторонние. А.А Налчаджян в своей книге «Загадка смерти» назвал это социальным атомом. Влияние смерти человека на социальный атом может быть огромным. Отдельных людей может успокаивать сознание социального бессмертия. Эта идея говорит о том, что индивидуальную биологическую смерть человека нельзя считать концом жизни, и что в социально-психологическом смысле человек может продолжать свое существование и после смерти физической. В этом случае памятник выступает как средство некой маркировки этого присутствия, напоминания о нем... Действительно, памятник может существенно смягчать экзистенциальные танатологические фрустрации и страхи, существенно улучшать психосоматическое состояние первичного социального атома. Отсутствие же места, к которому можно прийти и поклониться, мысленно вступить в беседу с покойным, с навсегда ушедшим прошлым, может являться фактором постоянно травмирующим психику живущих. Именно этим, в первую очередь, объясняется тот факт, что люди прилагают множество усилий, чтобы найти место захоронения близкого человека. Широко известна благородная работа поисковых групп по обнаружению останков наших воинов, павших на полях сражений. И делается это с одной лишь целью – помочь родным обрести место поклонения, отметить его знаком, будь то памятник, крест, воинская звезда, посаженное дерево и т.п. Само же место с этого момента из обычного становится сакральным. Безразличие к могилам ускоряет психологическую и духовную деградацию живущих. Последние не могут не «примерять эту ситуацию на себе», понимая, что и они вот так же могут превратиться в ничто, в перегной, который отнимает место у живущих. И показателем этого небрежения к умершему являются беспризорное место захоронения, убогий памятник или его отсутствие, непосещение его живущими. И все это – ни что иное, как отказ покойному на место в общественной памяти социума, своеобразная форма обесценивание его жизни. Чаще всего это происходит там, где разрушен этот первичный социальный атом человеческих связей: в тюрьмах и лагерях, с людьми, которые или еще при жизни собственноручно разрушили эти связи, или лишились их в силу различных неблагоприятных обстоятельств – «бомжами», одинокими, безродными, «потерявшими себя» людьми и т.д. Но человеку свойственно и важно ощущать себя единицей, частью не только социального атома, но и большого социального организма, где действуют свои особые силы притяжения. Они очень хорошо заметны и проявляются в прочно сложившихся этно-социальных средах с их сознанием общей этнической принадлежности, племенного родства, общей национальной судьбы, уклада жизни, характера, истории, традиций и т.д. Они незаменимы в критических, стрессовых ситуациях. национальных катастрофах, войнах, природных стихиях, превращая людей в некое единство, способное действовать сообща. В таких сообществах смерть одного из членов – экстраординарное трагическое явление, также объединяющее людей. Именно там возникают общие смертные места – этнические, родовые, племенные. Если не брать во внимание редкие случаи самоотчуждения, когда индивид ненавидит себя вплоть до суицида, то все психически здоровые люди относится к своему «Я» с отчетливо положительной оценкой. Более того, сознательно или нет, они стремится к тому, чтобы и их социальное окружение воспринимало их также и чтобы это находило отражение и 5 подтверждение в как можно большем количестве жизненных проявлений. Для очень многих людей важно представление о том, как социум отреагирует на его уход из жизни, какой это вызовет общественный резонанс, какое количество народу соберется на траурную церемонию, какие будут сказаны слова, какой, наконец, памятник воздвигнут на его могиле. Многие мечтают видеть свои похороны пышными и торжественными, а труп обязательно красивым. Так, кстати, и возникла целая индустрия похоронного визажа, индустрия красивого похоронного антуража, – гробов, памятников, украшения могил, вплоть до вида с могилы на окружающую природу. У этого явления древнейшие языческие корни. Человек, конечно, нередко хотел бы сохранить свое тело и после смерти, что и делалось на протяжении тысячелетий в разных цивилизациях. Тело было своеобразным залогом и участником в загробной жизни, непременным участником акта воскрешения. Поэтому кремация у многих, особенно верующих людей, вызывает религиозный и эмоциональный протест. Но сохранение своей души, нежелание потерять свое неповторимое «Я» все же гораздо важнее Замечено, что все по-настоящему великие люди верят в бессмертие человеческой души, человеческого «Я». Эта вера мощнейший источник деятельной энергии этих людей. И вера в бессмертие и наполняет их великой ответственностью за свое бытие, и делает их бессмертными. Гете сказал: «Человек должен верить в бессмертие, он имеет такое право, это соответствует его природе». Потребность в бессмертии это и есть потребность в сохранении своего «Я». Но, как выясняется, качество этого «Я» – на определенном этапе человеческой жизни становится предметом морально-нравственной озабоченности человека. Даже атеисты хотят умереть освободившись от грехов, без лжи в сердце. И осуждают тех, кто умирает не раскаявшись в злодеяниях. Это скачкообразное моральное созревание человека перед смертью хорошо известно. Это возвышающий человеческую природу и личность акт. Эмоциональная связь живых и мертвых осуществляется через образы: реальные, музыкальные, пластические, абстрактные, виртуальные, в виде воспоминаний, контакта с материальным и интеллектуальным наследием покойных, в виде снов и т.д. И памятник – одно из этих наиболее действенных средств эмоциональной связи. В метафорической или символической форме он в состоянии воспроизвести образ умершего или неких черт, способных его идентифицировать в этом образе. Наличие этих эмоций, мыслей и образов противодействует социальной смерти личности. Художественно выразительные образы способны противостоять факторам снижающим психологическую сопротивляемость стрессорам и фрустрациям и тем самым выполнять важную социально-психологическую роль в жизни общества. Вот почему в западной культуре кладбища, как старые, так и действующие, не обосабливаются, как у нас, а органично включаются в культурную урбанистическую ткань Это является ценным вкладом в философское понимание человеком смысла жизни и ее ценности, а также признанием заслуг тех, кто оставил в наследство живущим то, что сегодня они называют своей историей, культурным наследием. С того момента, как советская власть духовный смысл жизни заменила на идеологию классовой ненависти, началось неудержимое разрушение традиционных представлений о ценности человеческой жизни, лежащей в основе моральных устоев любого общества. Проблема же смерти, ее трагической неизбежности стала для советских философов, социологов, психологов неприкасаемой. Многовековая христианская мемориальная культура похорон и увековечения памяти с ее ритуалистикой и обрядовостью была полностью разрушена. Мемориальное искусство надгробий как особая область художественной культуры перестала существовать. Тысячи и тысячи надгробий и многие десятки кладбищ на Урале были разрушены и стерты с лица земли. Знакомство и сколько-то системное изучение этой проблемы началось в семидесятых годах прошлого века в рамках комплексной научно-исследовательской программы Свердловского архитектурного института «Каменный пояс». В первую очередь внимание было уделено мемориальной ставрографии. «Ставрос» – по-гречески – крест. Ставрография – наука о кресте: его истории, иконографии, семантике, религиозной, обрядовой и коммуникативной функции 
Здесь не случайно сказано – «в первую очередь», поскольку, во-первых, нет ничего важнее креста на христианской могиле. Крест – это не только знак того, что под ним упокоен раб божий. Для живущих христиан это свидетельство того, что здесь лежит брат по вере, а значит это место для них священно. Во-вторых, потому, что ничто не подверглось такому яростному уничтожению воинствующими атеистами, как главный символ христианства – православный крест во всех его видах. И случайно уцелевшие кресты, и их руины продолжали стремительно исчезать с кладбищ. Первыми пали на землю и навсегда пропали кресты православных храмов. Затем пришла очередь крестов намогильных. Нередко из деревянных крестов, богослужебных книг, икон, деревянной церковной утвари устраивались костры. Считалось, что в их пламени атеисты сжигают саму веру. Ошиблись. Затем пришла очередь хрупких каменных и литых. Каменные были разбиты, чугунные ждала заводская вагранка. Над коваными же надо было как следует «потрудиться». Сталь умела сама за себя постоять. Погнутые, проржавевшие, поваленные ниц и вросшие в кладбищенскую землю, они не исчезли бесследно, а стали бесценным материалом нового вида археологии – ставрографической. И раньше считалось, и сейчас считается, что выковать хороший крест сравнимо с написанием иконы. Известно, что иконописец, прежде чем приступить к работе, совершал обязательный духовно-религиозный ритуал очищения. Одни постились, другие молились и исповедовались, третьи совершали паломничество и т.д. Выковать намогильный крест – не менее святое дело. Но святости мало, мало и ремесла. Создать по-настоящему художественно значимый крест – это уже не ремесло – это искусство. Искусство с многовековыми традициями, обманчиво простое, поскольку эти традиции на первый взгляд просты, как просты, например, народные напевы. Но надо быть Глинкой, Чайковским или Рахманиновым, чтобы понять скрытую красоту и гениальность этой простоты. 
Надо помнить, что ставрографическая иконография это, прежде всего, народное искусство, и оно живет не только «хлебом единым», то есть коллективным творчеством (иначе, традициями), но и теми творческими «мутациями», какими являются художественные достижения отдельных мастеров. Меняются времена, меняются культура и ситуация потребления искусства, меняются эстетические идеалы, технологии, уровень мастерства – а это значит, что иждивенчество на образцах наших предков это путь в творческое никуда. Но изучение их наследия – дело несомненной важности. На данном этапе мы располагаем фотографиями многих десятков выявленных на кладбищах больших и малых городов Урала полностью и частично уцелевших металлических (литых, кованых, слесарно гнутых из тонкой полосы) и каменных крестов. С помощью ручной прорисовки и компьютерных технологий проведена идеальная графическая реставрация значительного количества, но далеко не всего собрания объектов. Однако уже на этом материале видно, какое удивительное художественное разнообразие и какие красоты открываются в этой мало известной области орнаментально-символического религиозного искусства. И сегодня, когда крест стремительно и необратимо возвращается на купола православных храмов, на городские кладбища и сельские погосты, на места погребения истинно верующих и вчерашних атеистов, работа над восстановлением истинной картины уральской ставрографической иконографии есть ни что иное, как возвращение в культурный оборот ценностей художественного и духовно-исторического наследия, которое до недавнего времени считалось утерянным безвозвратно. |
