Architecton: Proceedings of Higher Education №1 (13) March, 2006
Theory of architecture
Yankvoskaya Julia S.
Doctor habil. (architecture), Professor, Head of the Department of Urban Planning,
Saint-Petersburg University of Architecture and Civil Engineering
Russia, St. Petersburg, e-mail: jul3203226@gmail.com
ЗАБЫТОЕ НАСЛЕДИЕ. К ИСТОРИИ НЕСОСТОЯВШЕЙСЯ ШКОЛЫ
Abstract
архитектурной мысли в 1920-1930-годов, во многом опередившего и предвосхитившего
современные подходы и трактовки к формообразования в новейшем зодчестве.
Современная архитектура с ее новейшими концепциями и течениями, преодолевающими материальность формы, не укладывается в традиционные трактовки формообразования. Она выходит за рамки устоявшихся «школьных» представлений. Призрачность и метафоричность, обманчивая нематериальность современных объектов не вписывается в устоявшуюся и привычную концепцию гармонизации форм и пространств.
Традиционно наша российская архитектурно-теоретическая мысль связывается с развитием композиционных представлений о формообразовании в зодчестве. Теория композиции практически в течение полувека удерживала позиции одного из основных, постоянных и общеобязательных предметов изучения в архитектурной науке. Но кроме основного, известного нам из высшей архитектурной школы позитивистского русла, были и другие течения, одно из которых – феноменологическое.
Феноменологический подход наравне с бихевиоризмом являются ведущими на сегодняшний день философско-психологическими течениями. Возникновение феноменологического направления в философии культуры на рубеже 19-20 вв. связывается с именем Э. Гуссерля. Главное, в чем сходятся все мыслители, продолжающие и развивающие в XX – XXI веке феноменологические традиции — это общая культурологическая направленность в разных областях и формах человеческого сознания и раскрытие ценностно-смыслового мира человека.
Феноменологические традиции в архитектурной теории в наше время, в основном, связываются с именами западных ученых, а это, в общем-то, неправомерно. Уже в 1920-х годах в России была сформирована фундаментальная концепция А.Г. Габричевского, во многом предвосхитившая более поздние западные и современные нам философско-теоретические трактовки архитектурного формообразования в русле феноменологии. К сожалению, комплексное знакомство с работами Габричевского не было возможно до недавнего времени. Публикации всех его основных работ вышли только в 2000-е годы. Феноменологический анализ зодчества, развиваемый Габричевским, был забыт, на его место пришли более поздние работы зарубежных авторов (М. Мерло-Понти, Кр. Норберга-Шульца и др.). Но, как показывает практика современной архитектуры, раскрытие формообразования через концепцию телесного переживания пространства, барьерность и граничность, отношения «ядра и оболочки», «жеста и следа» более соответствуют новейшей нелинейной, зеркальной и растворяющейся в окружении, призрачно-прозрачной архитектуре.
Базовым для А.Г. Габричевского1 является вопрос о первичных элементах «художественно-пластического переживания»: пространство и масса, категории вещи и жизни, ядра и оболочки. Попытаемся раскрыть положения, наиболее значимые, для зарождения в 1920-1930-х годах российской феноменологической школы архитектуроведения, развитие которой было насильственно прервано в дальнейшем. Не будем подробно останавливаться на паре «пространство-масса», которой всегда уделялось большое внимание в отечественной архитектурной теории.
Первое положение – телесность пространственного переживания. Тело «является высшим и последним критерием всех пространственных отношений и целой системы ценностей, которые располагаются как бы по концентрическим кругам вокруг идеальной органической единицы» 2.
Второе положение – вещь как закрепление полезного жеста человека. Вещь выражает свое назначение формой, форма закрепляет и увековечивает жест человека и делает из него знак. Материя получает характер жеста как результат сопротивления пространству, распирающему оболочку. Как нельзя более наглядно это положение выявляется в современной нелинейной архитектуре.
Третье положение – форма как след «живого на мертвом». След, оставленный за собой живым жестом движущегося организма, фиксируется сооружением материальной оболочки. Оболочка выделяет объем пространства, необходимого для этого движения, сохраняя его и обеспечивая его повторение и выделение из временного потока. Форма есть постоянная граница, отделяющая и защищающая индивидуум как верховную ценность от изменчивости непокоренной стихии. «Сама форма как таковая … вторична, изменчива, мимолетна, не более как жест внутреннего динамичного ядра» 3.
Четвертое положение – оболочка-граница. Культурный человек окружен системой выразительных оболочек, располагающихся вокруг его тела, начиная от одежды и кончая зданием, городом … до представления о мироздании. Круги эти являются в то же время как бы этапами на пути постоянного расширения поля деятельности и подчинения себе окружающего пространства. Оболочка типична по своей сути, поскольку является приспособлением к жесту человека и устойчивости отводимого ему пространства. Типы оболочек могут быть выделены в зависимости:
- от сферы и характера деятельности, фиксируемой оболочкой, подвижности оболочки и от количества человеческих единиц, которое определяет собою пространственный объем;
- степени ее непроницаемости как тактильной, так и зрительной.
Пятое положение – образ-иероглиф. Художественный образ – творческое ядро продукта, представленное в форме объекта. Понятие «художественный образ», анализируемое А.Г. Габричевским, обращено к творящему и подразумевает наличие «идеального творческого субъекта», изолирующего ценную для себя часть пространства. «Творческий субъект как бы оставляет свой след на мертвом не-Я, отпечатывая на нем свой живой образ»4. Этим субъектом являются: божество в творчестве религиозном, индивидуум или семья – в частной постройке, коллектив или государство – в общественном здании.
Шестое положение – двузначность строения образа в архитектуре раскрывается в аллегоричности типичности архитектурной формы. Эта двузначность связана, во-первых, с морфологией архитектурного объекта, которая может рассматриваться двояко: как пространственное ядро и оболочка или как ядро-оболочка и среда – силовое поле здания, его проекция в пространство. Во-вторых, синтетичностью самого художественного образа, которую составляют отношения канона и творческого начала. В-третьих, с двумя типами художественно-выразительного оформления вещи: пластическим, где вещь – знак замкнутого в себе бытия; своей пластической ценности и тектоническим, где вещь – знак ценностных двигательных содержаний, которые отпечатываются на данной вещи. В более поздних работах А.Г. Габричевского 1940-1950-х годов архитектурная образность связывается с рассмотрением архитектуры как языка.
Следует подчеркнуть, что, к сожалению, комплексная теоретическая концепция Габричевского не получила полноценного развития, хотя она имела единомышленников – В. Кандинского, П. Флоренского, В. Фаворского и последователей – Д. Аркина, В. Маркузона и др. Это можно объяснить, с одной стороны, политической и идеологической ситуацией в стране в те годы, с другой, ориентацией самого Габричевкого в большей степени на историю архитектуры и ордерную неоклассицистическую современную ему архитектуру и отсутствием интереса к новейшим формам того времени. В 1920-1930-х годах данная концепция была органично вплетена в мировоззренческое поле идей русской феноменологической (Г. Шпет, М. Мамардашвили)5. экзистенциальной (Н. Бердяев, Л. Шестов), религиозно-философской (П. Флоренский, Вл. Соловьев, А. Лосев, И. Ильин), телесно-дионисийской (В. Розанов) мысли.
Так и не состоявшаяся русская феноменологическая школа и предвосхищала, и раскрывала ряд тенденций, появившихся значительно позже в трудах западных теоретиков зодчества Кр. Норберга-Шульца, Кр. Дея, Х. Мутаньола-Торнберга (развивающего концепцию «следа») и пришедших в Россию через интерпретации зарубежных авторов, и связываются с именами М. Хайдеггера, М. Мерло-Понти, П. Рикера, а, кроме того, с более поздними концепциями, развивающими идеи и традиции Гуссерля в современном постмодернизме, Гадамера, Фуко, Деррида, Ж.-Ф.Лиотара, Ж.Лакана, Рикёра, Ж.Делёза и др.
Вернемся к вопросу: что же определяет «школу»? Наличие признанных истоков, поля устоявшихся идей и концепций, обеспечивающих воспроизводимость и преемственность традиций принципов и методов. У школы Габричевского все это было – истоки, устоявшаяся философская основа, комплексная искусствоведческая концепция, обладающая воспроизводимостью как в работах как философско-искусствоведческого характера, так в архитектурных изысканиях. Таких как, например, анализ архитектурных образов Д. Аркина; «барьерные теории» И.Г. Лежавы, А.В. Бокова; в анализе «границ и граничности зодчества» О. Явейна; в теориях, раскрывающих связь архитектурной формы как жеста-знака с хтоническими стихиями – В. Маркузона и А.Г. Раппопорта и др.
Но у А.Г. Габричевского не было прямых последователей. Все влияния на работы перечисленных выше авторов – косвенные. В советское время ему, естественно, не удалось создать своей научной школы, базирующейся на идеях чуждых марксизму. После разгона ГАХН в 1929 г. разнообразие концепций и направлений, не укладывающихся в русло марксизма, отторгается советским государством. Габричевский больше не обращается к фундаментальным теоретическим построениям, только к истории, к комментариям к классическим трудам. Не было продолжателей, и идеи, опередившие на столетие развитие зодчества, были не востребованы. В 1920-х не было современных нам форм-оболочек, «нелинейных» форм - воплощений жеста, прозрачных многослойных преград и т.д. Был гений, опередивший свою эпоху и время. Трагично постижение того, что опередившие свой век теоретические идеи о формообразовании в зодчестве, о следе и жесте, ядре и оболочке приходят к нам теперь с Запада.
Несостоявшаяся школа, невостребованные идеи, забытые концепции – как это все характерно для русской культуры. И все-таки при всем несходстве позиций «школьной», внедренной в образовательный процесс позитивистской по сути теории композиции и феноменологической трактовки формообразования Габричевского они имеют общий корень – формальный метод, их развитие и отличалась взаимовлияниями, эти два подхода различает разница философских позиций:
- в привычных нам композиционных концепциях в основе лежит позиция человека, противостоящего архитектурному объекту, а специфика восприятия (в основном зрительного) обуславливает подходы и формирует приемы и правила создания новых объектов;
- в феноменологической концепции в основе лежит позиция человека, переживающего свое телесное присутствие в мире вещей, где витальность его жеста, оставляя след на мертвой материи, порождает объект (или систему объектов) как оболочку-границу между Я и не-Я.
Исходя из базовых положений, феноменологическое направление – концептуально первично, из его положений можно вывести все положения композиционной школы, но не наоборот. Феноменологическая традиция изначально обращена к истокам – телесность пространственного переживания и, соответственно, «барьерность» формообразования; а привычная нам композиционная школа – обращена к регулированию формообразующей творческой деятельности. Феноменологическая концепция Габричевского была ориентирована на раскрытие ценностно-смыслового мира человека в витальном формообразующем жесте и его закреплении в качестве «следа», воплощенного в материальной форме.
Феноменологическая школа так и не состоялась, она не была воспринята и оценена по достоинству из-за как опережения теорией существующих материальных средств архитектуры, так и по очевидным идеологическим несовпадениям. Но показательна сама возможность существования отечественной феноменологической школы, опередившей и предвосхитившей во многом современные исследования и концепции формообразования в новейшей архитектуре. Это может рассматриваться и как гипотеза, находящая свое подтверждение в текстовом анализе теоретических работ А.Г. Габричевского и современных работ по формообразованию, и как основа для дальнейшего теоретического развития не теряющих своей актуальности отечественных традиций. Конечно, говоря о возможном современном развитии феноменологического направления в отечественной теории архитектуры, следует учитывать все лучшее, что было наработано композиционной школой.
И в заключение давайте обратимся к нескольким примерам современной архитектуры, рассмотрев их через призму феноменологических концепций оболочки-преграды, жеста и следа.
Материя получает характер жеста в современной архитектуре – это все явственней. Преграда-оболочка, с одной стороны, фиксирует пространство действия, систему связей пространств, с другой – раскрывает отношения «человек – объект – среда» как включенность или изоляцию внутреннего пространства объекта в контекст окружения (одновременность переживания внешнего и внутреннего) и выстраивание пластического отношения к окружению через:
– традиционные приемы пластики непроницаемой ограждающей плоскости;
– дезорганизацию, дублирование, искажение в зеркальном отражении ограждающей поверхности;
– нивелирование, исчезновение, призрачность визуально проницаемой преграды;
– поэтапное дистанцирование многоуровневой преграды;
– неустойчивую геометрию контура, растворяющую форму объекта в среде, противопоставляющую себя традиционной ортогональ.
Пример 1. Жан Нувель. Офис водной компании «Torre Agbar» в Барселоне. 2005 г. Простой и
лаконичный по своему пластическому решению объект раскрывает перед нами сложную
дифференцированную ограждающую систему, поэтапно изолирующую от внешней среды.
(Фото автора).
Пример 2. Арх. Компания «Фьюче Системс». Торговый центр «Selfridges» в Бирмингеме.
2003г. Оболочка как жест внутреннего ядра – результат сопротивления пространству,
распирающему оболочку. Платье-кольчуга от Пако Рабанно в основе образного ключа как
отсылка к ближайшей к телу человека оболочке – одежде. (Фото Bull Ring).
Пример 3. Музыкальный центр Сэйдж в Гейтсхеде. 2005 г. Общественный центр
музыкального образования, построен на игре плавной кровли-оболочки с разной степенью
светопроницаемости и скрывает в своем основном объеме три больших зала, объединенные
атриумной структурой. Атриумное пространство, распирая оболочку, создает причудливую
форму, контрастную ортогонали окружения. (Фото и авторские права Molyneux Assosiases)
Пример 4. Н. Фостер. City Hall в Лондоне. 2001г. Мир зазеркалья, дублирующий и
отражающий фостеровский объект – постоянно смещающуюся оболочку Сити Холла. На
разрезе видно как внутреннее пространство Сити Холла наглядно демонстрирует динамику
атриумного пространства, как бы сдвигающего поэтажные членения и вырывающегося наружу.
(Фото Ильдар Зиганшин)
Примечания
1 Здесь и далее анализ проводится по изданию: Габричевский А. Морфология искусства. – М.: АГРАФ, 2002 г.
2 Габричевский А. Теория пространственных искусств. Архитектура. Одежда и здание// Габричевский А. Морфология искусства. – М.: АГРАФ, 2002, с.404
3 Габричевский А. Философия искусства. Введение в морфологию искусства. Там же. с.156
4 Там же. с.155.
5 Косвенно к развившим идеи феноменологической напрвленности в более поздний период относят – М. Бахтина, Ю. Лотмана, Г. Батищева. См.: Культурология. XX век. Энциклопедия. Т.1. – СПб.: Университетская книга; ООО "Алетейя", 1998.с.447
Citation link
Янковская Ю.С. ЗАБЫТОЕ НАСЛЕДИЕ. К ИСТОРИИ НЕСОСТОЯВШЕЙСЯ ШКОЛЫ [Электронный ресурс] /Ю.С. Янковская //Архитектон: известия вузов. – 2006. – №1(13). – URL: http://archvuz.ru/en/2006_1/3
Лицензия Creative Commons
Это произведение доступно по лицензии Creative Commons "Attrubution-ShareALike" ("Атрибуция - на тех же условиях"). 4.0 Всемирная