Architecton: Proceedings of Higher Education №4 (32) December, 2010

History of architecture

EUROPEAN ARCHITECTS AT CONSTRCTION SITES DURING THE FIRST FIVE-YEAR PERIODS (day to day life)

УДК: 72.03(2)
Шифр научной специальности: 85.113

Abstract

Деятельность иностранных архитекторов в СССР разносторонне освещена в зарубежных исследованиях, общих или посвященных отдельной биографии [50-55], и лишь в небольшом количестве исследований, опубликованных в России [11, 13, 22, 23, 25, 26, 31, 32, 48, 49]. Однако эта тема еще очень далека от своего всестороннего раскрытия. Чуть затронутым остается до сих пор аспект повседневности, каждодневной жизни с ее радостями и трудностями, открытиями и борьбой – словом, буднями в новой, малознакомой стране.

В октябре 1930 г. – феврале 1931 г. в СССР прибыли две крупные группы европейских архитекторов, составившие архитектурные бригады Э. Мая (М. Стам, Х. Шмидт, В. Шульц, В. Швагеншайдт, В. Шютте, Г. Шютте-Лихотски и другие, всего 23 человека) и Х. Майера (Б. Шеффлер, Ф. Тольцинер, Т. Вайнер, К. Пюшель, Р. Менш, К. Мойман, А. Урбан). В 1931 – 1932 гг. также приехали, заключив индивидуальные договоры, А. Форбат, П. Бюкинг, Й. Нигеман, Г. Маркс, Х. Абрахам и др¹. Именно кругом этих архитекторов ограничено данное небольшое исследование². Обусловлено это, прежде всего, тем, что деятельность большинства архитекторов вышеназванных архитектурных бригад не была замкнута только стенами столичных проектных организаций, а развернулась на «ударных» стройках первых пятилеток, что позволяет показать широкий спектр жизненных реалий. С одной стороны – это члены единой бригады, прибывшие для совместного и коллективного творчества, с другой – особенности советской проектной системы конца 1920-х – начала 1930-х гг. «разбросали» их по стране, предоставив им самостоятельно решать новые для них проблемы.

Почему именно эти архитекторы оказались в СССР? Это тема для отдельного исследования. С одной стороны, конечно, мировой кризис и резкое снижение объемов строительства в Европе значительно сократили потребности в архитектурных и инженерных кадрах, обусловили безработицу³. Это делало очень привлекательным СССР, где масштабы задач были огромны. Романтический настрой также играл немаловажную роль – значительная часть архитекторов, если и не разделяла левые воззрения, как архитекторы группы «Рот Фронт» Х. Майера, тем не менее, испытывала чувство ответственности перед обществом, понимало свою социально-организующую роль. И где, если не в стране народной власти, такие убеждения могли быть реализованы? Новый советский город должен был формировать новое социальное сообщество, новые формы отношений, поведения, бытовых норм. «Новые, совершенно «перекристаллизованные» формы человеческого общества должны создать архитектурный образ, соответствующий бесклассовому государству. Эта революция, сметающая пережитки прошлого, охватила весь город, начиная с первичного элемента жилища и кончая городом в целом, как очевидным выражением новой культурной воли...», – писал Э. Май [21]. Архитекторам здесь предоставлялась (как им казалось) уникальная профессиональная возможность строить «с чистого листа» и реализовывать творческий потенциал. Учитывая молодой возраст большинства членов архитектурных групп, наверное, стоит говорить и о несколько авантюрной романтике, интересе к необычному и, следовательно, манящему.

С другой стороны, советское государство имело вполне прагматические интересы. Еще с середины 1920-х гг. в СССР усиливается внимание к западному проектному опыту [22-23, с. 49]. А именно – к методу типизированного, поточно-конвейерного проектирования и застройки, в том числе новых жилых районов и поселков, к организации стройиндустрии, к разработке типов социального жилища, что получило в области гражданского строительства наиболее полное воплощение именно в Германии⁴. В договоре, подписанном 15 июля 1930 г. Э. Маем, специально оговариваются задачи Проектно-планировочного бюро по строительству новых городов и поселков в Цекомбанке, куда приглашается по 5-летнему контракту Э. Май и отобранные им сотрудники⁵. А именно: «…б) составление проектов по планировке новых городов и поселков, а также перепланировке старых; …г) разработка мероприятий по рационализации и стандартизации строительства жилых домов и других гражданских сооружений, а также по улучшению методов проектировки и выполнения комплексного строительства городов и поселков с применением всех новейших достижений в области строительства, как конструктивных, так и в организации метода строительства и оборудования жилищ; д) разработка типовых проектов жилых домов и других гражданских сооружений; е) разработка проектов фабрик и заводов для производства стандартных жилищ, как известных уже в практике, так и новых…» [15].

Рис. 1. Иностранные архитекторы за работой. г. Магнитогорск, в т.ч. М. Стам и Й. Нигеман.
Ориентировочно 1931–1932 гг. (архив Краеведческого музея г. Магнитогорска).
Публикуется впервые

Также особое внимание в договоре стоит обратить на следующие пункты: «…з) опубликование работ Бюро в особом журнале, издание книг и альбомов; и) ознакомление путем отдельных докладов инженерно-технических и общественных кругов с вопросами деятельности бюро… Кроме того, содействие в подготовке молодых советских специалистов, путем прохождения студентами высших технических учебных заведений своей производственной практики в Бюро и поднятие квалификации молодых специалистов, окончивших советские высшие технические учебные заведения. Соответственно с этим гр. Май выражает согласие на принятие…в Бюро на производственную практику и на службу не менее 50 человек студентов и молодых советских специалистов, а если объем работ позволит, то и больше» [15]. Это еще одна, не менее важная, задача иностранных специалистов – подготовка советских кадров, передача наработанного опыта. Именно это во многом определит перманентное «перемешивание» иностранных архитекторов с советскими (чем бы оно не оправдывалось официально⁶) и эволюцию отношения к зарубежным архитекторам на протяжении конца 1920 – 1930-х гг.

В тоже время, от иностранных архитекторов ожидали принципиальных новаций, им вменялось в обязанность «составление проектов строений, новых по своей идее, например, жилых домов-комбинатов, отвечающих всем современным требованиям по санитарному, бытовому и культурному обслуживанию населения, а также составление с учетом тех же требований проектов рабочих поселков и новых социалистических городов» [15]. Заметим, что новых идей об организации социалистического города, сопровождаемых высококлассными проектами, советскими архитекторами было высказано немало в ходе дискуссии о социалистическом расселении 1929 – 1930 гг. Но, видимо, государство, от лица которого заключали договоры чиновники от принимающих организаций, не воспринимало эти проекты как соответствующие насущной задаче. Государство имело свой, исключительно практический, интерес осуществления форсированными темпами индустриализации и соответствующего «социалистического расселения». Государственный заказ был ориентирован на нечто структурированное и стандартизированное, быстро реализуемое и организующее городской социум в типовые однородные единицы. И все это должно было быть воплощено в неких новых, смутно формулируемых с точки зрения градостроительной практики, формах, которые только предстояло найти.

Видимо не случайно, что самую большую группу иностранных архитекторов – группу Э. Мая – приглашает именно руководство Цекомбанка, финансирующего возведение новых поселений при промышленных предприятиях, и, далее, центром сосредоточения иностранных специалистов в области архитектуры и строительства становится «Союзстандартжилстрой»⁷. И Цекомбанк, и «Союзстандартжилстрой» тесно связаны именно с союзным промышленным руководством («Союзстандартжилстрой» непосредственно входит в систему ВСНХ (НКТП)) и отражают его интересы по быстрой и максимально экономичной постройке рабочих городов. В разработку этой отлаженной системы согласны вкладывать средства, в том числе, неся затраты при найме на работу европейских профессионалов с нужным опытом – недаром в договоре с Э. Маем оговаривается приглашение им основных помощников «из числа известных своими работами». Группа Х. Майера прибывает в СССР через Главпромкадр ВСНХ СССР⁸ и направляется на работу в «Гипровтуз»⁹ с задачей проектирования учебных заведений для подготовки советских промышленных кадров. Силы иностранных архитекторов, так или иначе, сосредотачиваются исключительно на «фронте» индустриализации.

Отдельный аспект освещения их деятельности – быт, повседневная жизнь. Тема эта, во-первых, многоплановая, во-вторых, с разным «наполнением» в каждом индивидуальном случае. Нужно учитывать исходные различия положений в соответствии с условиями найма на работу, характер и место деятельности, длительность пребывания в СССР, идеологические установки и т.п. Представления о характере жизни иностранного архитектора в СССР, сформированные на основе советских биографий только лидеров архитектурных бригад, как Э. Мая или Х. Майера, оказываются неполными и, в результате, искаженными.

Различия, связанные с пониманием задач пребывания в СССР, начинались уже при установлении правовых основ нахождения архитекторов в советской России. Х. Майером было изначально заявлено: «Я прошу русских товарищей рассматривать меня и мою группу не как бездушных специалистов, претендующих на какие-либо особые привилегии, а как на товарищей по работе и убеждениям, готовых отдать все свои знания и силы, весь накопленный нами строительный, технический опыт социализму и революции» [44]. Х. Майер, как и члены его «красной бригады», не отделяли себя от советских архитекторов. Х. Майер непосредственно озвучивает это, говоря: «мы, советские архитекторы» [29, с. 34]. Для них было важным «внести посильную лепту в социалистическое строительство, им было необходимо понять особенности социалистического строя, его основы, включиться в идеологические и профессиональные дискуссии» [42, с. 157]. Вскоре по приезду в СССР Х. Майер, Т. Вайнер и Б. Шефлер вступают в ВОПРА (1931), а затем и в Союз архитекторов – Х. Майер в 1932 г., Т. Вайнер в 1933 г., Б. Шефлер в 1935 г. Х. Майер с 1934 г. действительный член Академии архитектуры СССР [40]. По свидетельству Б Шефлера, трое из восьми архитекторов, являвшиеся членами КПГ, из идейных соображений вообще не заключали трудовые договоры¹⁰.  Они оказывались в странном положении, не имея зафиксированных отношений с работодателем, работая «по приказу», как и советские специалисты.

Рис. 2. Иностранные архитекторы за работой. г. Магнитогорск, в т.ч. М. Стам и Й. Нигеман.
Ориентировочно 1931–1932 гг. (архив Краеведческого музея г. Магнитогорска).
Публикуется впервые

С архитекторами группы Э. Мая, как и с приезжавшими позже самостоятельно, подписывался договор, где оговаривался характер деятельности, зарплата, страховка, условия работы и проживания [15, 17]. Договор являлся типовым, составлялся на русском языке, затем переводился и на руки выдавался «засвидетельствованный перевод». Исключением являлся договор с Э. Маем, где, кроме общих положений, оговаривалась специфика деятельности группы, задачи и обязанности, условия труда в проектно-планировочном бюро, варианты размера зарплат специалистам разного уровня и профиля и прочие рабочие проблемы. Договор предварительно тщательно обсуждался, «утрясались» спорные вопросы.

Все, казалось бы, в рамках столь привычной контрактной работы. Однако своеобразное толкование условий договора и отношение к точности его исполнения со стороны советского государства было неприятным сюрпризом. Во-первых, даже через полтора месяца после начала работы в СССР у многих сотрудников так и не было на руках текстов, и ни у кого – страховых полисов. Во-вторых, уже после приезда оказывалось, что некоторых предварительных договоренностей, обещанных, но не зафиксированных письменно, нужно было буквально вновь добиваться для включения в договор. В частности, это размеры страховых выплат или нормы и процедуры налоговых вычетов. В-третьих, это неточность выполнения формальных пунктов договора. Это, например, сроки получения зарплат, которые были обещаны в конце каждого месяца, а перечислялись с недельным или двухнедельным опозданием [9, л. 23 ]. Все это подробно фиксируется в обращении к руководству Цекомбанка в декабре 1930 г. Это пресловутая немецкая педантичность? Или доказательство тезиса об исключительно денежном интересе иностранных специалистов в СССР? Скорее, уже в этом, весьма маленьком эпизоде, видно столкновение менталитетов, причем не русского и немецкого, а именно «капиталистического» и «социалистического». Условия обсуждены, договоры заключены – и никаких отступлений без взаимного согласия сторон быть не должно. Это обычная норма цивилизованного трудового права, но не права государства «революционной целесообразности».

Характер и особенности работы членов архитектурных бригад предопределялись уже местом их деятельности – столица или «ударные стройки». В Москве главная задача – это организация проектных работ, что стоило огромных сил, уходивших на преодоление иных многочисленных препон, которые были непостижимы для архитекторов-европейцев. Причем, начиная с «мелочей». Так, Э. Май вынужден объяснять руководству Цекомбанка, что для «…лиц, занимающихся проектировкой, в три раза больше требуется помещения, чем для лиц, занимающихся счетным делом, т.к. им необходимо разворачивать планы, рисунки и т.п. Следствием того, что это обстоятельство не учтено, в данное время происходят такие казусы, что готовые планы портятся, и что теряется масса времени в поисках требуемого материала…». В ремонте помещения для бюро «происходят почти ежедневно новые повреждения». Прописанный в договоре с Э. Маем обязательный служебный автомобиль «всегда занят». И масса других «внешних причин», от которых, по словам Э. Мая, «энергия моих сотрудников начинает падать» [9, л. 23]. Но существовали и обстоятельства системного порядка, к которым приходилось адаптироваться. Прежде всего, это советская система организации проектирования.

Начнем с того, что архитекторы должны были вести форсированную работу одновременно по нескольким крупномасштабными объектам, «разбросанным» по огромной стране. Учитывая политику индустриализации и соответствующего ей «социалистического расселения», с массовым перемещением производственных и трудовых ресурсов на восток СССР, основной территорией проектной деятельности становились регионы Урала и Сибири. В специальном вагоне группа Э. Мая через всю Россию едет в Сибирь для осмотра на месте площадок будущих «социалистических городов». В. Швагеншайдт так описывал в письме от 9 марта 1931 г. работу бригады: «Мы проработали район между Новосибирском и Кузнецком, гигантский угольный бассейн Сибири. Довольно подробно мы спроектировали прямо на месте 6 городов, большая часть из которых будет построена уже в этом году» [31]. За несколько месяцев группа Э. Мая, благодаря методу поточного проектирования из стандартных планировочных модулей, изготовила схемы застройки городов Щегловска, Кузнецка, Ленинска, Прокопьевска, Магнитогорска, Сталинграда, Нижегородского Автостроя, Караганды и др., продолжив и в дальнейшем работу над некоторыми из этих проектов. Э. Май выступает также и как эксперт градостроительных проектов, разработанных в различных организациях, в этом статусе посещая города Магнитогорск, Нижний Тагил, Сталинград и др. Х. Майер работает в «Гипровтузе» и, в то же время, выступает в октябре 1930 – зимой 1931 гг. консультантом в «Гипрогоре», в секторе городского планирования, где участвует в разработке проектов планировки гг. Керчи, Дятьково, Брянска, Иваново-Вознесенска. Работая в 1932 г. руководителем сектора в «Стандартгорпроекте», он занимается разработкой проектов городов Пермского индустриального района и Ижевска и, в то же время, с конца 1931 г., участвует в конкурсном проектировании Большой Москвы (участие в конкурсе принимает также и Э. Май). При всем этом с осени 1930 до осени 1933 гг. он является профессором ВАСИ [55].

И Э. Май, и Х. Майер при многократных обсуждениях проектов выезжают непосредственно к «месту действия». Кроме того, в договоре с Э. Маем отдельной строкой были прописаны обязательные для него и членов бригады «осмотр возводимых строений и сооружений на месте, дача по ним заключений и консультаций, а также оказание содействия в организации и выполнении строительства…». Из архитекторов-проектировщиков создаются выездные бригады, а в последующем, например, в «Стандартгорпроекте» в сентябре – ноябре 1933 г., образуются постоянные бюро по рабочему проектированию в гг. Магнитогорске, Нижнем Тагиле и Новосибирске. Архитекторы групп Э. Мая и Х. Майера работают в строящихся далеких городах на постоянной основе или временными командировками¹¹.

Незнакомой проблемой для иностранцев были многочисленные реорганизации проектных контор с «переброской» кадров и проектов. Лишь очень короткое время бригады иностранных архитекторов работали едиными и отдельными коллективами, затем они сливаются с советскими коллективами, «перемешиваются» между собой, составляют многообразные и часто кратковременные комбинации. Понять эту политику и ее смысл человеку несведущему в перипетиях советской плановой системы вряд ли было возможно¹².

При этом разные проектные организации часто выполняют одно и то же проектное задание независимо друг от друга, даже не зная о такой параллельной деятельности. Обусловлено это было, прежде всего, пониманием «социалистического города» не как самостоятельного и самоценного организма, а как промышленно-селитебного комплекса, обеспечивающего успех индустриализации. Промышленное управление могло поручать работы разным проектным конторам по принципу «где быстрее и удачнее», или просто имели место несогласованные действия разных управленческих отделов отраслевого ведомства. Новые и реконструируемые города на рубеже 1920 – 1930-х гг. часто формировались как поселения-конгломераты и застраивались разными промышленными ведомствами и, соответственно, планировались различными проектными конторами. Заказы на один градостроительный проект могли поступать и от разных структур, руководство промышленного предприятия по согласованию со своим ведомством могло обратиться к одной организации, местная муниципальная власть – к другой. А ведь кроме городского планирования необходимы были работы по съемке, районной планировке, застройке. Проекты отдельных типов сооружений заказывались или согласовывались в многочисленных профильных ведомствах и инстанциях – Нарпите, Наркомпросе и т.п. Все это оборачивалось несогласованностью, путаницей, неоправданными затратами.

Ситуация обострялась и из-за открытой конкуренции ведомств. В городском планировании конца 1920-х – начала 1930-х гг. столкнулись интересы и амбиции ВСНХ (с 1932 г. НКТП) СССР и ГУКХ НКВД (с лета 1931 г. – НККХ РСФСР) и, соответственно, мощных проектных организаций – «Союзстандартжилстроя» (в структуре которого находились «Стандартгорпроект», а затем «Горстройпроект») и «Гипрогора». К подобной системе проектного параллелизма и очень своеобразного «конкурентного» проектирования вынуждены были приспосабливаться и иностранные архитекторы. Наиболее острые ситуации сложились для Э. Мая и архитекторов его группы при проектировании Магнитогорска [25], для Х. Майера – Пермского промышленного района. Так, в 1931 – 1932 гг. работы по планировке Перми и Молотова вел «Ленгипрогор», а расположенный между ними связующий поселок Горки проектировал «Стандартгорпроект».

Проект планировки сателлита Перми – г. Нижне-Курьинска был заказан одновременно «Ленгипрогору» и «Стандартгопроекту», причем, «Гипрогор» даже не был своевременно поставлен в известность заказчиком о том, что договор заключен также и со «Стандартгорпроектом» [1]. Проектные работы от «Стандартгорпроекта» по Горкам и Нижне-Курьинску были поручены Х. Майеру. Именно его проект Н.-Курьинска был разработан «более детально» и «с наибольшим учетом местных условий по сравнению с проектом «Гипрогора», и проект был предварительно одобрен Пермским Горсоветом и Планировочной комиссией Управления благоустройства [2, л. 62; 3, л. 65]. Однако удивительным образом сначала на местном уровне было рекомендовано «Гипргору» и «Стандартгорпроекту» «объединить работу» [4, л. 76], а затем уже Постановлением Коллегии НКХ РСФСР «Стандартгорпроекту» просто приказывается «передать «Гипрогору» все выполненные им планировочные работы в Пермском районе» [5]. Это явное следствие ведомственной войны и факт в ряду других, усиливающейся роли в системе организации проектного дела НККХ РСФСР и «Гипрогора». По-видимому, именно с этим решением связана «переброска» вместе с проектом планировки и Х. Майера в 1933 г. из «Стандартгорпроекта» в «Гипрогор». В этой маленькой капле – отражение системы.

Подготовка проектов предполагала прохождение многократных экспертиз и рассмотрений в разных инстанциях и на разных уровнях. Проектная деятельность являла собой поиск компромиссов, проекты постоянно дорабатываются и корректируются. Обсуждение проектов и конструктивная критика способствовали поиску оптимальных решений, но претензии зачастую были расплывчаты, конъюнктурны, противоречивы. Проекты подвергались перманентной переработке и по причинам, лежащим вне сферы компетенции архитекторов-проектировщиков. Проекты приходилось пересматривать, во-первых, из-за изменений направлений и масштабов территориального развития градообразующих предприятий; во-вторых, из-за меняющихся правительственных постановлений, регулирующих пространственные взаимоотношения между заводами и рабочими поселками; в-третьих, из-за перманентных корректировок проектной численности населения; в-четвертых, из-за отсутствия или недостаточности при составлении исходного варианта необходимых предпроектных исследований; и, наконец, в-пятых, из-за многообразия представлений о принципах планировки и застройки «социалистического города» (центральной власти, архитектурного сообщества, местных партийных и советских функционеров, рабочих, на чье мнение так любили ссылаться, и др.). Учитывать нужно было и то, что место для размещения рабочего города было уже зафиксировано, и выбрано оно было с учетом исключительно интересов градообразующего предприятия. Подобная ситуация повторяется раз за разом и на объектах, планировка которых ведется с участием иностранных архитекторов – и в Магнитогорске, и в Орске, и в Кемерово, и в Нижнем Тагиле и т.д. Учитывать необходимо было и массивы барачных поселков, занимавших часть территорий проектируемого города, и чье существование, ввиду минимальных инвестиций в гражданское строительство, рассчитывалось на длительный срок.

Внедрение разработанных проектов на местах выявляло еще один комплекс проблем. Архитекторы и строители были загнаны в жесткие сроки, определяемые вне какой либо связи с реальностью, а по государственным «пятилетним», «праздничным», «ударным» и т.п. планам. Обеспеченность сроков финансовыми инвестициями, данными предпроектных исследований, техническим персоналом, рабочей силой, строительными материалами в расчет не принимались. Ситуация с «крупными дефектами» в организации процесса строительства сухо зафиксирована в одном из властных документов: «…опоздание и неудовлетворительность проектирования…; кустарные методы стройпроизводства, недостаточность типовых проектов, слабое внедрение стандартов, ничтожность применения механизации в стройпроцессах…; острый недостаток инженерно-технических кадров…; отсутствие постоянных кадров рабочих, низкая их квалификация, слабость их труддисциплины, низкая производительность труда…; задержки финансирования…» [6].

В реальности эта сухая и обобщенная констатация обретала конкретное наполнение. Прежде всего, архитекторы столкнулись с почти полным отсутствием квалифицированных кадров разного уровня и фактическим отсутствием механизации производства. Так, на строительстве Нового Орска даже в 1935 г. из всего скудного парка строймеханизмов использовалось только 13%, простои техники достигали 65% [38].

Преобладание малопроизводительного ручного труда было обусловлено не только и не столько недостаточностью технического обеспечения. Учитывая источники комплектования рабочей силы для строительства промышленных гигантов и «социалистических городов» при них, большинство строителей были крестьяне, вынужденные или принужденные мигрировать в города. А текучесть рабочей силы уничтожала все усилия по передаче профессиональных навыков. К. Пюшель свидетельствовал о работе в Орске: «Строительство велось в сложных климатических условиях, в условиях непривычного природного ландшафта, при почти полном отсутствии моторизированного транспорта, экскаваторов, строительных кранов, машин, при нехватке специалистов. На строительной площадке соцгорода было занято около тысячи рабочих, но среди них было всего 12 обученных каменщиков и немногим более специалистов строителей. Не хватало опытных техников – десятниками были практиканты или совсем юные выпускники строительных училищ. В таких условиях постоянно требовалась детальная разработка каждого проекта» [42, с. 160-161]. «Детальная разработка» приобретала порой гипертрофированные масштабы – архитекторы были вынуждены чертить детали строительных конструкций в натуральную величину, т.к. рабочие (особенно башкиры, киргизы, казахи с трудом разумевшие просто русский язык) не понимали масштабных сокращений. Для объяснения последовательности возведения секционного жилого дома в Магнитогорске Й. Нигеман выполнил в крупном масштабе макет из деревянных брусков [54, S. 80; 33, с. 87].

На «Магнитострое» в августе 1931 г. была создана «ударная бригада» иностранных специалистов, целью которой было внедрение европейской техники. Одним из инициаторов ее создания был М. Стам, увидевший, как используется немецкое оборудование русскими рабочими на деревообделочном комбинате [18, с. 102]. Дело доходило до курьезов – тот же Й. Нигеман с возмущением писал о том, как при осмотре стройки клуба горняков в поселке «Березки» в Магнитогорске он обнаружил несоответствие оформления фасадов и их деталей проектным чертежам: «На мой вопрос десятник по имени Миронов сказал мне, что сам предпринял эти изменения, ибо так «красивее» [7, д. 460].

Архитекторы были вынуждены и надолго забыть о современных строительных материалах и технологиях. Металл, стекло, бетон были крайним дефицитом, применение их в гражданском строительстве фактически запрещалось правительственными постановлениями. Еще в ноябре 1930 г. Постановлением № 1601 Президиума ВСНХ СССР было «в целях достижения в строительстве всемерной экономии дефицитных стройматериалов» категорически воспрещено применять в жилых, культурно-бытовых и обслуживающих зданиях профильное железо, проектировать и строить их с железными и железобетонными каркасами и перекрытиями. Отдельным пунктом в отчете «Горстройпроекта» (где в основном была сосредоточена деятельность архитекторов-иностранцев) за 1933 г. выносятся показатели Москонторы «Горстройпроекта» по экономии материалов. Здесь ясно видно увеличение удельного веса использования местных материалов (в 1933 г., в сравнении с 1932 г., их объем вырос на 9,5% и составил 27%), а строения из дерева, кирпича и местных материалов в совокупности составляли 86,5% [10, л. 12].

Все это было чрезвычайно сложно воспринять архитекторам-функционалистам, чьи принципы, художественный метод и образность во многом определялись современными технологиями и материалами. И именно метод поточного возведения типового массового жилища, рационализация и стандартизация строительства, внедрение новых технологий – то, зачем, собственно, и приглашались европейские архитекторы, то, что вменялось им в обязанность то, за что они получали высокую оплату. Их высококвалифицированный труд, знания и опыт использовались на местах фактически вхолостую. Й. Нигеман, душой болевший за строительство Магнитогорска и отдавший ему почти шесть лет работы, с горечью заметил: «Те тысячи долларов, которые были выплачены специально привлеченной из-за границы для проектировки группе архитекторов в течение нескольких лет за работу над тем, что уже построено и за планирование того, что не будет уже построено, надо считать безвозвратно потерянными…» [7, д. 460].

А отдавали они свой труд искренне и полностью. «Все считали работу важной деятельностью. Даже вечером, перед сном шли интенсивные дискуссии», – пишет Г. Маркс о коллегах-архитекторах в Магнитогорске [54, S. 78]. Фотографии из архива Нидерландского архитектурного института (NAI) и Магнитогорского краеведческого музея запечатлели, например, комнату Й. Нигемана и Г. Маркс в бараке, наполненную рулонами ватмана, планшетами и чертежными инструментами; квартиру М. Стама в «Березках», где собравшиеся коллеги-архитекторы обсуждают проекты, склонившись над планшетами. При этом условия работы и обеспечение собственно рабочими местами было большой проблемой. Проектное бюро располагалось в нескольких километрах от жилого барака, куда сотрудники могли добраться только на телеге и зимой, и летом. Мест не хватало. При этом – дефицит кнопок, ватмана (который был к тому же очень хрупким), клейстера, для варки которого использовали крахмал, купленный в «Инснабе», и т.п. [54, S. 80].

Рис. 3. М. Стам за рабочим столом. Магнитогорск.
Ориентировочно 1931 – 1932 гг. (архив Краеведческого музея г. Магнитогорска).
Публикуется впервые

Архитекторы, прибывшие на работу в строящиеся «социалистические города», попадали в неожиданные и непривычные для них условия не только труда, но и быта. Сложившееся представление о высокооплачиваемых «валютных» иностранцах-архитекторах с «буржуазными» замашками и соответствующими условиями жизни, далека от действительности, тем более, если речь идет не о Москве, а о работе «на местах».

Отдельная и часто однобоко трактуемая тема – уровень зарплат иностранных архитекторов. Говорить о их очень высокой зарплате, в сравнении с уровнем зарплат советских архитекторов, можно только по отношению к Э. Маю. По договору 1930 г. валютная часть его зарплаты первые два года должна была составлять 1750 долларов, с постепенным ростом до 2250 долларов к пятому году работы. В рублях сумма была постоянной – 2000. Архитекторы группы Э. Мая, заключившие договор с Цекомбанком в 1930 г., также имели как рублевую, так и валютную часть зарплаты ¹³. Ближайшим шести помощникам, избранным Э. Маем «из числа известных своими работами иностранных специалистов», максимальная зарплата оговаривалась в пределах 400 долларов и 800 руб. в месяц. Еще двое могли получать 200 долларов и 500 руб., у остальных 15 человек средние оклады составляли 50 долларов и 400 руб. в месяц [15]. Так, М. Шютте-Лихотски была установлена зарплата 500 руб., в том числе в валюте – 50 долларов [17]. Ориентиры установленных зарплат рядовых членов бригады Э. Мая сохранялись, по-видимому, и при смене организации-работодателя. Так, в 1933 г. М. Стам, руководивший работами в Магнитогорске в должности заведующего проектным отделом, получал 650 руб, в том числе в валюте – 300 долларов; В. Шютте – 750 руб., в том числе в валюте – 100 долларов [7].

Специфика такой двухчастной зарплаты требует пояснения. Поскольку советская власть стремилась держать под контролем валютные средства, то валютная часть не выдавалась на руки, а должна была перечисляться либо семьям, оставшимся дома, либо на заграничный банковский счет, жить в СССР иностранец должен был на рублевую часть зарплаты [36, с. 106], и это изначально оговаривалось в договоре. Иностранные специалисты не могли и просто ввести валюту в СССР. Так, Э. Май и архитекторы его группы сдали при пересечении советской границы всю валюту (марки) и драгоценности, которые были отправлены обратно по указанным ими адресам [9, л. 22].

Соглашение о перечислении валюты часто не выполнялось, советская власть экономила столь необходимые для индустриализации средства, в том числе путем прямого нарушения трудовых договоров. Как следует из справки Иностранного отдела (ИНО) НКТП СССР 1934 г., «основная масса этой категории иноработников выехала за границу, надеясь получить там работу и в связи с тем, что у нас они валюты не могут получить (как в виде сбережений, так и на содержание их семей, оставшихся за границей)» [45]. Кроме того, с конца 1931 г. ИНО ВСНХ начало досрочно пересматривать договора с иностранными специалистами, резко снижая условия оплаты и уменьшая либо вообще ликвидируя предусмотренную ранее валютную часть зарплаты. Динамика валютных зарплатных выплат иностранным рабочим и специалистам демонстрирует нарастающее резкое снижение сумм: в 1933 г., в сравнении с 1931 г., – в 7,6 раз. Средняя инвалютная оплата одного специалиста к концу 1933 г. уменьшилась больше чем на 90% по сравнению с началом 1932 г. [46]. Так, при заключении Э. Маем в 1932 г. договора со «Стандартгорпроектом» (с 1 февраля 1932 г., и только на два года) ему сохраняют оговоренную ранее с Цекомбанком зарплату в 1750 долларов только на ближайшие два месяца, а далее уменьшают ее до 500 долларов, увеличив, правда, рублевую часть до 3000 [16]. В договоре с прибывшим индивидуально в июне 1931 г. Й. Нигеманом уже предлагалась только рублевая зарплата (600 руб.) [54, S. 76], также как и у Ф. Форбата, заключившего договор в 1932 г. (1200 руб.) [7, д. 631].

Из рублевой части зарплаты иностранец, как и советские граждане, оплачивал налоги, квартплату и делал другие обязательные и «добровольные» выплаты. Герда Маркс (Нигеман) свидетельствует: «Зарабатывали вдвоем около 1000 руб… Оплачивали за жилую площадь стандартную сумму за 9 кв. м на человека, величина ее была отвлеченной от зарплаты. Также обязаны были добровольно одну месячную зарплату отдавать на строительство СССР…» [54, S. 78].

Не обладая валютой, иностранный рабочий или специалист оказывался часто в сложном положении. Конечно, свобода передвижения формально не была ограничена. Иностранные архитекторы могли проводить отпуска за границей, и к ним приезжали в гости родственники, даже на Урал. Но в договорах источник финансирования валютных расходов для поездок не затрагивался. А на практике это иногда оборачивалось  проблемами.  А на практике такой, казалось бы, простой вопрос оборачивался проблемами. Архитектор Й. Нигеман подал в 1934 г. в ИНО докладную записку: «Исходя из того, что 18.06.1934 г. исполняется три года моей деятельности в СССР и постоянной работы в Магнитогорске, в течение какового времени я не был в отпуске за границей, прошу разрешить мне в связи с отпускной поездкой в конце июля, чтобы повидаться с моими родителями, следующее: 1. Оплата проезда от границы СССР до Амстердама; 2. Обмен рублей на 100 голландских гульденов. Я обосновываю это тем, что не обладаю валютой и не могу требовать этого от моих родителей». В 1934 г. такую поездку ему милостиво разрешили, пусть и с урезанной суммой, но в 1935 г. – уже нет: «… ИНО НКТП сообщает, т.к. ввиду того, что Нигеману разрешен был в прошлом году отпуск за границу и получены билеты и 50 гульденов, в этом году ему в поездке отказать» [7, д. 460]. Обращает на себя внимание подпись под этой телеграммой – «начальник ИНО НКТП Биренцвейг» и, соответственно, уровень решения такого частного вопроса – центральная власть держала под контролем деятельность каждого из иностранных специалистов и контролировала расход каждой, даже самой малой, валютной единицы.

Цифры зарплат иностранных архитекторов окажутся «пустыми» вне сравнительного контекста. Данные, к сожалению, оказываются фрагментарными, но позволяют, тем не менее, провести первичное сопоставление. Во-первых, сравнение необходимо с зарплатами коллег-архитекторов. По отчету «Горстройпроекта» за 1933 г., средняя годовая зарплата (основная и дополнительная в сумме) инженерно-технических работников т.н. производственного аппарата составляла 4998 руб, т.е. 417 руб. в месяц¹⁴. Возможно сравнение и зарплат архитекторов, работавших также в системе ВСНХ (НКТП). Так, должностной оклад А.К. Бурова в 1931 г., трудившегося в Московском представительстве «Челябтракторостроя» в должности инженера-архитектора, составлял 500 руб. При этом, работая для промышленного предприятия, он имел право на дополнительную жилплощадь и продовольственные карточки первой категории (для индустриальных рабочих) [8, с. 8, 10, 14]. Во-вторых, возможно сравнение и с зарплатами в строительной отрасли. С введением единой системы должностных окладов в строительной промышленности, в окладах ИТР производственного сектора¹⁵, оплата труда, например, старшего инженера проектно-организационных стройработ должна была составить 500-575 руб., инженера производственно-технического сектора – 350-500 руб., начальника работ непосредственно на стройке – 600-750 руб., прорабов – 525-625 руб. [35]. На подобном фоне тает миф о баснословных заработках иностранных архитекторов, по крайней мере, рядовых членов архитектурных бригад.

Невозможно также оценить уровень жизни иностранных архитекторов, опираясь только на цифры зарплат. В СССР была сформирована сложная и иерархизированная система распределения товаров и услуг, в которой каждый имел свое строго определенное и зафиксированное место. В январе 1931 г. Наркомснаб СССР ввел карточную систему на основные продукты питания и непродовольственные товары для работающих в государственном секторе экономики. Она предусматривала разные цены и нормы выдачи продуктов массового спроса в зависимости от принадлежности владельца карточки к той или иной социальной группе, его местожительства, профессии и места работы [36]. Т.е., иначе говоря, у одной денежной единицы могло быть несколько покупательных способностей. Покупательная способность рубля зависела от того, где его отоваривали: в рабочей столовой на предприятии “ударной” отрасли промышленности, на базаре или в закрытом распределителе [25].

Иностранцы в этой системе представляли особую категорию снабжения со своей внутренней иерархией. Их обслуживал т.н. Инснаб – «Специальная контора Государственного объединения розничной торговли по снабжению иностранных рабочих и специалистов продовольственными и промышленными товарами», созданная в 1931 г. и имевшая по стране сеть закрытых распределителей¹⁶ . В Инснабе продукция отпускалась строго нормировано, по спискам прикрепленных, и расплачивались за товары в рублях. Кроме того, иностранные специалисты имели возможность регулярно получать посылки из-за границы с ограниченным набором товаров для личного потребления и им было разрешено и ввозить такие товары из-за границы.

Но в повседневной жизни все оказывалось далеко не так радужно. Нормы продажи товаров по карточкам постоянно снижались, сокращался их ассортимент, то же самое касалось и Инснаба. НКТП СССР был вынужден издать приказ о работе и условиях труда иностранных специалистов на предприятиях отрасли (1933 г.), в котором потребовал «в связи со снижением норм по централизованному снабжению иноработников и перебоями по самому снабжению системой Инснаба, руководителям предприятий и хозорганов дополнять снабжение иноработников за счет общих фондов снабжения, главным образом, за счет самозаготовок» [19]. В условиях сокращения снабжения через Инснаб единственным дополнительным источником обеспечения становился рынок. Г. Маркс вспоминает о Магнитогорске: «Кроме магазина для иностранцев больше негде было делать покупки, за исключением случайных рынков, где башкиры и киргизы продавали зелень, молоко, сыр, огурцы» [54, S. 78]. Однако в конце 1928 – начале 1929 гг. на свободном рынке началось резкое повышение цен, и к началу 1933 г. уровень рыночных цен был примерно в 12 раз выше, чем в 1928 г., и в 13-35 раз выше государственных карточных цен [40]. Иностранные архитекторы, не имевшие официальных договоров и, тем более, принявшие советское гражданство, оказывались еще в более сложной и унизительной ситуации. Б. Шефлер вынужден просить оставить ему, «впредь до дальнейших распоряжений», рабочую книжку для Инснаба ввиду болезни и необходимости в связи с этим получения «более качественной пищи». Он вынужден доказывать, что имеет право на обслуживание в Инснабе: «Хочу еще отметить, что после принятия гражданства СССР получил валюту и визу в Германию, что я могу документально доказать» [12, с. 10].

Жилищные условия также значительно различались в зависимости от статуса и места пребывания архитектора. Э. Маю, как руководителю группы, Цекомбанком в 1930 г. оговаривалось предоставление четырехкомнатной квартиры с обстановкой и оплатой коммунальных услуг. Интересно то, что первоначально предполагалось предоставить Э. Маю и членам его группы квартиры в специально выстроенном по проекту Э. Мая доме, возведение которого должно было начаться весной 1931 г. [15]. Дом так и не был построен, и это оказалось своеобразным «знаком»: иностранные архитекторы и в «социалистических городах», где они проектировали и строили, так и не стали жильцами «своих» домов. Э. Маю была предоставлена в Москве обещанная квартира, которая была сохранена ему по договору со «Стандартгорпроектом» 1932 г. [16]. Архитекторы группы Х. Майера вместе со своим руководителем в Москве обитали коллективом в большой коммунальной квартире на Арбате, «акклиматизируясь в не очень комфортабельных условиях и приспосабливаясь к непривычному образу жизни» [42, с. 157].

Членам бригад, работавших непосредственно на стройках, пришлось столкнуться с лукавостью оговоренных в контрактах обещаний, касающихся жилищных условий. Предлагаемые жилищные условия были, по-видимому, типовыми, что демонстрируют, например, договора М. Шютте-Лихотски, члена архитектурной бригады Э. Мая, и Й. Нигемана, прибывшего, как уже было сказано, по отдельному договору. Работодатель обязывался предоставить меблированную комнату, а в случае проживания с семьей – квартиру с кухней, или комнаты с кухней из расчета одна комната на человека (но не более трех на семью). Оплата расходов по квартире и прочих связанных с этим расходов, как-то: освещение, отопление и т.д. обеспечивалась за счет работополучателя. Если работнику не предоставлялась оговоренная квартира, то работодатель обязан был предоставить гостиницу [54, S. 76;17].

Однако, например, Й. Нигеман, воодушевленно отправляясь в Магнитогорск с женой, взяв даже любимую собаку, вряд ли мог представить реальные условия – степь, палатки, землянки и бараки. В единственной в городе гостинице размещены инженерно-технические работники ММК. В еще одном анклаве иностранцев – элитном поселке «Американка» («Березки») – живут высокооплачиваемые «валютные» специалисты – инженеры и техники фирмы «Мак-Ки», а также русское руководство комбината, советские и партийные функционеры. Для иностранцев «рангом» пониже, в том числе архитекторов «Стандартгорпроекта» (В. Шютте, М. Шютте-Лихотски, Ф. Форбат, Й. Нигеман, Г. Маркс (Нигеман)), был предназначен лишь барак № 17, который указан как место жительства в их регистрационных листках. Единственное исключение было сделано для М. Стама, жившего в «Березках» [7, д. 582]. Этот примечательный факт с иерархией расселения свидетельствует об интересах советского руководства. Высший инженерный состав ММК, обеспечивающий строительство и пуск комбината – это одна, привилегированная, категория; архитекторы, обеспечивающие гражданское строительство – другая, менее важная. Приоритеты расставлены и проявляются они буквально в каждом аспекте проектирования и строительства завода и города.

Барак № 17 был «элитным», комнатным, значительно отличавшимся от бараков, землянок, палаток и т.п., где жили русские рабочие комбината. Дж. Скотт, американский рабочий и будущий журналист, обитавший в том же бараке, описывает его так: «Это было низкое деревянное строение, между двойными стенами которого была проложена солома. Толевая крыша весной протекала. В бараке было тридцать комнат. Обитатели каждой комнаты сделали маленькую печку из кирпича или железа… Коридор с низким потолком освещался одной маленькой электрической лампочкой… В нашем бараке жили восемьдесят мужчин, женщин и детей… В одной из комнат находился красный уголок…» [43, с. 63-64]. Г. Маркс дополняет: «Каждая семья имела одну-две маленькие комнаты…с общим туалетом и душем в противоположных сторонах коридора. В бараке имелась коллективная кухня с примыкающей столовой. Спустя год в бараке появилось центральное отопление. Общие площади убирала специальная женщина, собственную площадь мы должны были сами сохранять в чистоте» [54, S. 78].

В сравнении с остальным барачно-земляночным городом, это были действительно райские условия. Но на протяжении многих лет даже эти условия все больше приобретали невыносимый характер. Из иностранцев в первые дома соцгорода были заселены в 1933 г. около двухсот квалифицированных рабочих [43, с. 110]. Й. Нигеман, единственный оставшийся из группы иностранных архитекторов, пишет в 1935 г. отчаянное заявление: «В течение 4-х лет я проживал с женой и дочерью (родившейся в 1934 г. в Магнитогорске) в бараке с невыносимыми условиями – крысы, мыши, клопы, блохи, тараканы, в соседстве с коровником и хлевом для кроликов». Он обращается с ультимативным требованием предоставить ему обещанную «культурную квартиру» во втором районе [7, д. 460]. Однако вопрос так и остался нерешенным. По воспоминаниям А.И. Конаржевского, начальника ИНО Магнитостроя, еще в 1934 г. один из строящихся капитальных домов в соцгороде должен был быть отдан иностранным специалистам, но после завершения его строительства по распоряжению начальника Магнитостроя А.П. Завенягина дом был отдан доменщикам, которые «находятся в значительно худших условиях» [24].

Должны ли мы и сейчас оценивать условия жизни иностранных архитекторов в сравнении со строителями и рабочими ММК, с их огромной текучестью кадров, многообразным социальным происхождением и опытом, чей уровень жизни мало отличался от работавших на строительстве комбината спецпереселенцев и заключенных, и к которым советское государство относилось как к бесправной «рабсиле», из которой «выжимают» все для успеха индустриализации? Или сравнивать с теми условиями в Европе, к которым они привыкли, заключая контракты? Если так, то окажется, что иностранные архитекторы обладали не меньшим энтузиазмом, чем советские рабочие.

Отсутствие достойных условий жизни и, главное, невозможность вписаться в рамки существовавших писаных законов и неписанных правил в организации системы профессиональной деятельности заставляли, прежде всего, высококвалифицированных специалистов отказываться от дальнейшей работы в СССР, порождая «резкое повышение текучести среди иноработников». Примечательно, что в 1933 г. среди особенно неблагополучных трестов, освобождающихся от иностранцев или имеющих высокую степень их «текучести», в НКТП СССР названы «Союзстандартжилстрой» и «Стандартгорпроект» [41].

Такое «освобождение» отражало общую направленность советской политики в отношении иностранных специалистов уже с 1932 – 1933 гг. Свою «миссию» по передаче технического и технологического опыта они выполнили и в их услугах больше не нуждались. Декларативно в 1933 г. политика «освобождения под тем или иным предлогом от иностранных работников вообще» еще признавалась «неправильным путем» [41]. Однако реальность демонстрировала иное: на 1 января 1934 г. в тресте «Горстройпроект» (образованном путем слияния двух организаций, где максимально были сосредоточены иностранные архитектурные силы – «Стандартгорпроекта» и «Вузстройпроекта») иностранных специалистов числилось только 26 человек [10, л. 48]. В то время как, по сведениям И.А. Казуся, всего лишь за год до этого, на 01.01.1933 г., только в «Стандартгорпроекте» их было 150 [21, с. 158]. В 1935 г. ИНО НКТП уже прямо указывает: «…в настоящее время необходимо приступить к проведению следующих мероприятий: …Проверить совместно с директорами предприятий персональный состав работающих в остальных отраслях иностранцев (на предприятиях, проектных и монтажных организациях и научно-исследовательских учреждениях) и снять с работы тех из иноработников, которые не представляют производственной ценности (по своей квалификации) и политически нелояльны к нам» [20].

Как это осуществлялось на практике, демонстрирует судьба Й. Нигемана, единственного из бригады иностранных проектировщиков, еще остававшегося на «Магнитострое». В декабре 1935 г. он пишет рапорт «Об использовании архитектора Й. Нигемана в Проектном Управлении Магнитостроя»: «11 октября вернулся из отпуска. Назначен на работу, которая не могла быть начата в силу недостатка предварительного материала. Рабочее место выделено не было. То же относительно бригады. С 1 по 19.12 не получал вообще никакой работы, т.к. не было заказов. Время это было оплачено, однако, как рабочее. 19 декабря сам нашел себе работу. Т.к. в Управлении не было удовлетворительного рабочего места, то получил разрешение работать дома. В середине октября, в разговоре с зав. Проектным Управлением т. Кизименко выразился следующим образом: «Архитекторы нам вообще не нужны. Я не знаю, для чего они здесь находятся. По-моему, архитектуре не место на рабочей площадке» [7, д. 460]. Й. Нигеман был уволен по сокращению штатов в мае 1936 г. [7, д. 460]. Он вслед за Г. Маркс покинет СССР в 1937 г., прослужив еще несколько месяцев главным архитектором г. Кисловодска.

Все остававшиеся в России члены бригады Э. Мая в середине 1930-х гг. уехали из СССР. В 1933 г. – Ф. Форбат, в 1934 г. – Э. Май и М. Стам с Л. Стам-Беезе, в 1937 г. В. Шютте и М. Шютте-Лихотски. И они будут лишь малой частью из большого «иностранного» потока. Но были и другие судьбы. Для членов бригады Х. Майера их политическая лояльность обернется другой стороной. Р. Менш уедет первым из бригады, по истечении срока двухлетнего контракта. Т. Вайнер и К. Пюшель успеют уехать из СССР в 1937 г. Б. Шефлер (1931), Ф. Тольцинер (1937), К. Мойман (1936) получили советское гражданство, став, тем самым, частью советского общества и разделив его сложную судьбу в 1930-е гг.¹⁷ Все они, как и А. Урбан, будут репрессированы, выжившим из них останется лишь Ф. Тольцинер.

Х. Майер уедет в 1936 г. До последнего он пытается постичь и принять характер трансформаций в СССР. Он подчеркивает свою политическую активность и заявляет, что «…и в области архитектуры идет самая ожесточенная классовая борьба…» и что необходимо «…оценивать формы всех архитектонических явлений исключительно во взаимной связи с ее общественным содержанием…». Для него «разделять точку зрения прогрессивной архитектуры значит разделять политическую программу, ибо ее основой являются баррикады, а не чертежная доска!» [30, с. 59, 61]. Сложно заподозрить, что Х. Майер лишь следует вынужденной необходимости озвучивать идеологические «правильные» слова. Весь текст его интервью для «Лева фронт» в 1934 г. наполнен горячей убежденностью, но выраженной часто в идеологизированных языковых штампах эпохи «нарастающей классовой борьбы». Подходя с политической точки зрения к архитектурному творчеству, он теперь яростно осуждает «новые образчики буржуазной архитектуры», которые нужно «исследовать …с точки зрения их результатов в классовой борьбе».  Можно предположить внутренюю драмму архитектора, ведь эта теперь осуждаемая «современная архитектура» плод и его творческой деятельности. В 1933 г., следуя новым установкам, Х. Майер заявляет о своем интересе к классической архитектуре: «В настоящее время я вновь предпринимаю вылазку в область классической и вообще старой архитектуры, потому что меня увлекает проблема национальной выразительности в социалистической архитектуре…. Мы, советские архитекторы, должны сознательно и упорно изучать методы строительства классиков всех эпох (и при этом не забывать архитектурное творчество народов прошлых эпох). Но мы должны перерабатывать, а не копировать классиков. Для нас, архитекторов, классическое наследие не менее важно, чем теория контрапункта для музыканта …». При этом он пытается доказать, что не меняет своих профессиональных убеждений, что и раньше принципы классической архитектуры были неотъемлемой частью его творчества [29, с. 35].

Постоянно выражаемая политическая лояльность уберегли Х. Майера после его отъезда из СССР в 1937 г. от того вала критики, который обрушился на Э. Мая и его градостроительные принципы. Критике было подвергнуто именно то, ради чего и приглашали европейских архитекторов-функционалистов: стандартизация планировки и застройки, типизация элементов и модулей, функционально-техническое решение проблем. К середине 1930-х гг. за этими принципами закрепился уничижительный термин «маевщина» [14, с. 4]. Осуждение это было мало связано с конструктивной оценкой деятельности, оно зависело исключительно от меняющегося политического курса и произвольного суждения власти с точки зрения ее интересов и потребностей. Иностранные архитекторы оказались здесь лишь пешками в большой игре, с меняющимися по ее ходу правилами.

---

¹ Точные хронологические рамки пребывания в СССР многих архитекторов групп Э. Мая и Х. Майера см.: [47].

² Автор выражает большую признательность госпоже Астрид Фольперт (Astrid Volpert) за важные и содержательные консультации

³ В 1930 г. в Германии в строительной отрасли не имели работы почти 500 тыс. человек. В 1932 г. – почти 900 тыс. Среди архитекторов уровень безработицы достигал 90%. Факты приводятся по: [39, с. 80].

⁴ К. Юнгханс отмечает важный момент – схожесть советской и немецкой градостроительных ситуаций. Именно в Германии середины – второй половины 1920-х гг., вместе с экономической стабилизацией, разворачивается крупномасштабное жилищное строительство, и в центре внимания оказываются практические проблемы разработки и воплощения новых типов массового жилья, планировки и застройки жилых районов, индустриализации строительства [49, с. 102].

⁵ Договоры с Э. Маем от 15.07.1930 (Цекомбанк) и 05.02.1932 (Стандартгорпроект) из архива Германского национального музея в Нюрнберге (личный архив Э. Мая (ABK, NL May)), а также договор с М. Шютте-Лихотски от 01.10.1930 (Цекомбанк) из Гамбургского архитектурного архива любезно предоставлены господином Т. Флиерлем (Тhomas Flierl) (Германия), за что автор выражает ему искреннюю благодарность.

⁶ Конрад Пюшель, архитектор группы Х. Майера, озвучивает подобную официальную «идеологическую» версию: «Вскоре выяснилось, что обособленное существование…не способствовало пониманию советских условий труда и быта, общественных и экономических процессов. Поэтому руководство Гипровтуза включило членов группы в разные советские бригады. Результаты не заставили себя ждать. Последовали профессиональные разговоры, плодотворные для обеих сторон, родились тесные личные контакты, не ограничивавшие служебными интересами, но, прежде всего, возникло понимание политических закономерностей строительства социализма [42, с. 158].

⁷ Цекомбанк – Центральный (с 1932 г. – Всесоюзный) банк коммунального хозяйства и жилищного строительства, финансировал в порядке безвозвратных вложений и долгосрочных ссуд все жилищное, коммунальное и культурное строительство, а также комплексное строительство новых городов и поселков; Союзстандартжилстрой – Всесоюзное государственное объединение по проектированию, планировке и строительству рабочих городов союзной промышленности, заводскому изготовлению и сборке стандартных жилищ и производству новых строительных материалов для стандартного жилищного строительства.

⁸ Главпромкадр ВСНХ СССР (1930 – 1932) – Главное управление по подготовке промышленных кадров.

⁹ Гипровтуз – Государственный институт по проектированию, строительству высших и средних технических учебных заведений.

¹⁰ Письмо Б. Шефлера в ИНОсектор ИМУ. Опубликовано А. Фольперт [12, c. 10].

¹¹ Так, в Магнитогорске проектными и строительными работами руководили в 1931 – 1932 гг. – М. Стам, в октябре-ноябре 1932 г. – Ф. Форбат. Работали над проектированием и застройкой Магнитогорска также В. Шютте (в должности архитектора по школьному строительству, 1933 г.), М. Шютте-Лихотски (в должности архитектора по строительству детских садов и яслей, 1933 г.). Прибывший самостоятельно по договору с «Союзстандартжилстроем» голландский архитектор Й. Нигеман и его супруга Г. Маркс работали в Магнитогорске с июля 1931 по май 1936 г. в тесном сотрудничестве с коллегами-архитекторами группы Э. Мая [7]. Архитекторы группы Х. Майера Т. Вайнер, Ф. Тольцинер, К. Пюшель осуществляли архитектурно-технический надзор за строительством Нового Орска (1933 – 1936) [42]. С весны 1932 г. «Востоксоюзстроем» на строительство соцгорода «Уралмаша» в Свердловске был откомандирован Б. Шефлер, где он и работал до 1941 г. (Подробно см.: [12]).

¹² Реорганизации затронули и группу Э. Мая, и группу Х. Майера. Проектно-планировочное бюро Цекомбанка вливается во вновь сформированный трест «Стандартгорпроект» (1931), который, в свою очередь, вошел в объединение «Союзстандартжилстрой» (1931), действовавшее в 1932 г. – 1933 гг. в составе НКТП СССР (Подробно об этом см.: [21]). «Гипровтуз» в феврале 1932 г. был преобразован в «Вузстройпроект». Постановлением НКТП СССР от 08.10.1933 г. «Вузстройпроект» был влит в «Стандартгорпроект», в результате чего был создан трест «Горстройпроект» [10, л. 7 об.]. В «Горстройпроекте» встретились члены бригад Х. Майера (Т. Вайнер, Ф. Тольцинер, К. Пюшель) и Э. Мая (Х. Шмидт, М. Стам, М. Шютте-Лихотски и др.) [42, с. 159]. Все трое из бригады Х. Майера вошли в состав мастерской № 3, где под рук. Х. Шмидта была сосредоточена деятельность по проектированию Орска. Х. Майер в 1932 г. перебрасывается из Гипровтуза руководителем сектора в Стандартгорпроект, а в 1933 – 1934 гг. уже руководит сектором Восточной Сибири и Дальнего Востока в Гипрогоре [55]. 

¹³ Официальный валютный курс в СССР в 1931 – 1935 гг.: 1доллар – 1 руб. 94 коп; в 1936 – 5 руб. 75 коп.; в июне 1931 г. прожиточный минимум для иностранцев был установлен в 10 руб. в сутки [37, с. 549, 23].

¹⁴  Расчеты на основе: [10, л. 48]. По-видимому, сюда входила и зарплата иностранных специалистов, однако, значительного влияния на размер средней зарплаты она оказать не могла, т.к. среди 519 работников «иноспециалисты» составляли только 26 человек, т.е. 5%, а среди инженеров и архитекторов (245) – 20 человек, т.е. 8%.

¹⁵ С учетом того, что «ударные стройки» и крупнейшие стройки НКТП относились к первой категории.

¹⁶ Инснаб прекратил свою работу 1.07.1935 г. в связи с отменой карточной системы в СССР [37, с. 341]

¹⁷ Гражданство принимается не столько из идеологических соображений, сколько вынужденно, из-за просроченных немецких паспортов, которые в немецком посольстве отказываются продлевать для «красных», особенно после прихода к власти нацистов.

References

1. ГАРФ. Ф. А-314, оп. 1, д. 7700. Дело о планировке г. Пермь-Молотово, т.2 , л. 11 – 15. Докладная записка о состоянии работы по планировке Перми и района.

2. ГАРФ. Ф. А-314, оп. 1, д. 7700. Дело о планировке г. Пермь-Молотово, т.2, л. 62 – 63. Выписка из Протокола № 7 Большого Президиума Пермского городского Совета от 23.10.1932.

3. ГАРФ. Ф. А-314, оп. 1, д. 7700. Дело о планировке г. Пермь-Молотово, т.2, л. 65 – 75. Протокол № 30 заседания Планировочной комиссии при Управлении благоустройства от 14. 10. 1932.

4. ГАРФ. Ф. А-314, оп. 1, д. 7700. Дело о планировке г. Пермь-Молотово, т.2, л. 76 – 79. Протокол заседания Сектора планировки НТС при Уралкоммунхозе от 01.11.1932.

5. ГАРФ. Ф. А-314, оп. 1, д. 7700. Дело о планировке г. Пермь-Молотово, т.2, л. 102. Постановление Коллегии НКХ РСФСР «О состоянии съемочных и планировочных работ Пермского района» от 01.04.1933.

6. ГАСО. Ф. Р-225, оп. 1, ед.хр. 224, л. 52. Из протокола № 17. Заседания Президиума Уральского областного Совета народного хозяйства от 25.12.1929 «О мероприятиях по подготовке к строительству 1929/30 гг. на предприятиях Уральской промышленности».

7. Городской архив г. Магнитогорска. Ф. 99, оп.

8. Личные дела иностранных рабочих и специалистов. 8.ОГАЧО. Ф. 1162, оп. 2, ед. хр. 13. Личное дело Бурова А.К.

9. РГАЭ. Ф. 9028 (Цекомбанк). Оп. 1, д. 15. Обращение к дирекции Цекомбанка 10.12.1930.

10. РГАЭ. Ф. 8022, оп. 1, д. 33. Годовой отчет треста «Горстройпроект» по основной деятельности и капитальному строительству за 1933 г.

11. Bauhaus на Урале. От Соликамска до Орска: мат. междунар. науч. конф. 12 – 16 ноября 2007. Екатеринбург / Под. ред. Л.И. Токмениновой, А. Фольперт. – Екатеринбург, 2008.

12. Бела Шефлер. Неизвестный архитектор Баухауза на Урале. Каталог выставки / Фольперт А., Обухова Н. – Екатеринбург, 2002.

13. Блинов Е.Н. Э. Май и советская архитектура 1930 – 1950-х годов // Архитектура мира: мат. конф. «Запад-Восток: Личность в истории архитектуры». Вып. 4. – М., 1995.

14. Боберко В.И. Упорядочить дело планировки городов // Планировка и строительство городов. – 1934. – № 4.

15. Договор с Э. Маем от 15.07.1930 (Цекомбанк) (архив Германского национального музея в Нюрнберге (личный архив Э. Мая (ABK, NL May)). Предоставлен Т. Флиерлем (Тhomas Flierl), Германия.

16. Договор с Э. Маем от 05.02.1932 (Стандартгорпроект) (архив Германского национального музея в Нюрнберге (личный архив Э. Мая (ABK, NL May)). Предоставлен Т. Флиерлем (Тhomas Flierl), Германия.

17. Договор с М. Шютте-Лихотски от 01.10.1930 (Цекомбанк) (Гамбургский архитектурный архив). Предоставлен Т. Флиерлем (Тhomas Flierl), Германия.

18. Из истории магнитогорского металлургического комбината и города Магнитогорска (1929 – 1941 гг.): сб. док. и мат. – Челябинск, 1965.

19. Индустриализация Советского союза. Новые документы. Новые факты. Новые подходы. Ч. 2. [Электронный ресурс] / Fedy diary. – Режим доступа :http://www.fedy-diary.ru/?page_id=6016

20. Информация начальника ИНО НКТП СССР Биренцвейга наркому тяжелой промышленности Г.К. Орджоникидзе о численности и составе инокадров 3 апреля 1935 г. // Индустриализация Советского союза… Ч. 2. [Электронный ресурс] / Fedy diary. – Режим доступа: http://www.fedy-diary.ru/?page_id=6016

21. Казусь И.А. Советская архитектура 1920-х гг.: организация проектирования / И.А. Казусь. – М., 2009.

22. Коккинаки И.В. Советско-германские архитектурные связи во второй половине 1920-х гг. / И.В. Коккинаки // Взаимосвязи русского и советского искусства и немецкой художественной культуры. – М., 1980. С. 115-132.

23. Коккинаки И.В. Проектная деятельность группы Э. Мая в 1930-е годы в СССР / И.В. Коккинаки // Проблемы истории советской архитектуры. – 1976. – №2. – С. 19-24.

24. Конаржевский А.И. Десять лет на острие бритвы. Мемуары. / А.И. Конаржевский. – Кишинев, 1991.

25. Конышева Е.В., Меерович М.Г. Берег левый, берег правый: Э. Май и открытые вопросы истории советской архитектуры (на примере проектирования и строительства Магнитогорска) [Электронный ресурс] / Е.В. Конышева, М.Г. Меерович // Архитектон: известия вузов. – 2010. – №30. – Режим доступа: http://archvuz.ru/en/numbers/2010_2/018

26. Конышева Е.В. Орск и Магнитогорск: наследие «соцгородов» конца 1920-х – первой половины 1930-х годов на Южном Урале / Е.В. Конышева // Архитектурное наследство. – 2010.– № 52.–с. 311-337.

27. Левичева И.Н. Проблемы денежного обращения в СССР в конце 1920-х – 1930-х гг. [Электронный ресурс] / И.Н. Левичева. – Режим доступа: http://www.fox-notes.ru/spravka/fn_st0050.htm

28. Май Э. К проекту генерального плана Магнитогорска / Э. Май // Советская архитектура. –1933. – № 3. – С. 17-25.

29. Майер Х. Как я работаю / Х. Майер // Архитектура СССР.– 1933.– № 6.

30. Майер Х. Архитектор в классовой борьбе / Х. Майер // Советская архитектура. – 1934. – № 1.

31. Меерович М.Г., Хмельницкий Д.С. Иностранные архитекторы в борьбе за советскую индустриализацию. [Электронный ресурс] / М.Г. Меерович, Д.С. Хмельницкий. – Режим доступа: http://www.historia.ru/2006/01/perelom.htm

32. Меерович М.Г., Хмельницкий Д.С. Американские и немецкие архитекторы в борьбе за советскую индустриализацию. / М.Г. Меерович, Д.С. Хмельницкий // Вестник Евразии. – 2006. – № 1.

33. Невзгодин И.В. Уральский период творчества голландских доцентов Баухауза Марта Стама, Йоганна Нигемана и выпускницы Лоты Бэесе / И.В. Невзгодин // Bauhaus на Урале. От Соликамска до Орска: мат. междунар. науч. конф. 12 – 16 ноября 2007. – Екатеринбург, 2008. – С. 82-89.

34. Нижник Е.В. Генплан Орска 1935 г.: разработка и воплощение // Город в зеркале генплана: панорама градостроительных проектов в российской провинции XVIII – начала XXI веков. – Челябинск, 2008. – С. 172-180.

35. Об оплате инженерно-технических работников в стройпромышленности // Наше строительство. – 1932. – № 9. – С. 412-415.

36. Осокина Е.А. За фасадом сталинского изобилия / Е.А Осокина. – М., 1999.

37. Осокина Е.А. Золото для индустриализации: Торгсин / Е.А Осокина. – М., 2009.

38. О состоянии и использовании строймеханизации в 1934 г. и первом квартале 1935 г. на строительстве Орского Локомотивстроя // Наше строительство. – 1935.– № 10. – С. 32-34, 74-81.

39. Пост К. Западноевропейские градостроители и архитекторы Баухауза в начале 1930-х гг. в Магнитогорске и Орске: проектирование «социалистических городов» на Урале / К. Пост // Bauhaus на Урале. От Соликамска до Орска: мат. междунар. науч. конф. 12 – 16 ноября 2007. – Екатеринбург, 2008

40. Проблемы денежного обращения в СССР в конце 1920-х – 1930-х годах [Электронный ресурс] / Режим доступа: http://www.vep.ru/bbl/history/cbr-74.html

41. Приказ по Наркомтяжпрому СССР о работе и условиях труда иностранных специалистов на предприятиях отрасли 23 мая 1933 г. // Индустриализация Советского союза... Ч. 2. [Электронный ресурс] / Fedy diary. – Режим доступа: http://www.fedy-diary.ru/?page_id=6016

42. Пюшель К. Группа Ханнеса Майера в Советском Союзе (1930 – 1937) // Взаимосвязи русского и советского искусства и немецкой художественной культуры / Пюшель К. – М., 1980. – С. 157-161.

43. Скотт Дж. За Уралом. Американский рабочий в русском городе стали / Дж. Скотт. – М., 1991.

44. Современная архитектура. – 1930.– № 5.

45. Справка ИНО Наркомтяжпрома СССР в Бюро жалоб Комиссии советского контроля о динамике численности иноработников на предприятиях НКТП от 15 декабря 1934 г. // Индустриализация Советского союза. Новые документы. Новые факты. Новые подходы. Ч. 2. [Электронный ресурс] / Fedy diary. – Режим доступа: http://www.fedy-diary.ru/?page_id=6016

46. Справка ИНО НКТП о привлечении иностранной технической помощи в тяжелую промышленность СССР // Индустриализация Советского союза. Новые документы. Новые факты. Новые подходы. Ч. 2. [Электронный ресурс] / Fedy diary. – Режим доступа: http://www.fedy-diary.ru/?page_id=6016

47 .Фольперт А. Биографии выходцев Баухауза, работавших на Урале и в других регионах СССР /А. Фольперт // Bauhaus на Урале. От Соликамска до Орска: мат. междунар. науч. конф. 12 – 16 ноября 2007. – Екатеринбург, 2008. – С.164-173.

48. Хан-Магомедов С.О. Архитектура советского авангарда. Кн. 2: Социальные проблемы / С.О. Хан-Магомедов. – М., 2001.

49. Юнгханс К. Немецкие архитекторы и советский союз (1917 – 1933) // Взаимосвязи русского и советского искусства и немецкой художественной культуры. – М., 1980. – С. 96-114.

50. Bodenschatz H., Post C. Staedtebau im Schatten Stalins. Die internationale Suche nach der sozialistischen Stadt in der Sowjetunion, 1929 – 1935. / H. Bodenschatz, C. Post. – Berlin, 2003.

51. Borngraeber C. Die Mitarbeit antifaschistischer Architekten am sozialistischen Aufbau waerend der ersten beiden Fuenfjahrplaene / K. Jarmatz, S. Barck, P. Diesel. // Exil in der UdSSR – Leipzig, 1979.

52. Jasperts F. Die Architektengruppe «May» in Russland / F. Jasperts – Düsseldorf, 1980.

53. Rummele S. Mart Stam / S. Rummele. – Zuerich – Muenchen, 1991.

54. Wit Cor de. Johan Niegeman, 1902 – 1977: Bauchaus, Sowjet Unie, Amsterdam / Wit Cor de. – Amsterdam, 1979.

55. Winkler K-J. Der Architekt Hannes Meyer. Anschauungen und Werk. / Klaus-Juergen – Berlin, 1989.

Citation link

Konysheva E.V. EUROPEAN ARCHITECTS AT CONSTRCTION SITES DURING THE FIRST FIVE-YEAR PERIODS (day to day life)[Online] //Architecton: Proceedings of Higher Education. – 2010. – №4(32). – URL: http://archvuz.ru/en/2010_4/9 

Лицензия Creative Commons
Это произведение доступно по лицензии Creative Commons "Attrubution-ShareALike" ("Атрибуция - на тех же условиях"). 4.0 Всемирная